Иванов сел на стул, сложил руки на коленях. Стул стоял слишком далеко от стола, в полосе света, бьющего из окна. Сразу же понял, что «кураторы» по мере сил постарались воспроизвести в коттедже обстановку кабинета в спецбоксе «Матросской тишины», так называемой «тюрьмы Партии»[19]. Отдельный стул, свет в морду, двое сбоку, вертухай за дверью.

Салин снял очки, тщательно протер стекла уголком галстука, водрузил их на нос, спрятав глаза за дымчатыми стеклами.

— Как вы себя чувствуете, Василий Васильевич? — поинтересовался он.

— Нормально, — ответил Иванов.

— По лицу не скажешь, — обронил Салин, покачав головой.

— Не красна девица, не расклеюсь.

— Значит, вы в состоянии выдержать весьма нелицеприятный разговор, — подхватил Салин. — Он будет менее жестким, чем тот, что предстоит Колядину. За личную безопасность Матоянца отвечал он? — Салин дождался кивка Иванова. — Вот и придется расспросить его с пристрастием. Кстати, Василий Васильевич, вам не кажется странным, что мы лезем в дела Матоянца?

Иванов заторможенно повел головой из стороны в сторону.

— Нет? И правильно считаете. Как ответственному за экономическую безопасность холдинга вам, безусловно, уже давно ясно, на чьи деньги он создан. На «деньги Партии». Те самые мифические миллиарды, что растворились в воздухе в августе девяносто первого. Поэтому прошу считать нас с Павлом Степановичем представителями негласного совета акционеров. С соответствующими полномочиями.

— Я вас по старинке называю «кураторами», — глухо вставил Иванов.

Салин с Решетниковым переглянулись.

— Э-хе-хе, — усмехнулся Решетников. — По старинке тебя, милок, следовало бы в камере «Матроски» попарить с недельку. А по нынешним временам уж не знаю что… Утюгом, что ли? Ты какого рожна, милок, следствие там затеял по горячим, так сказать, следам? Молодость свою вспомнил оперовскую? Так ведь напрасно. Сам запутался и нас в заблуждение ввел. Сидим тут и мозгуем, с умыслом или по глупости?

Иванов невольно сжал кулаки. Спазм стиснул горло.

— Ну я бы не стал так уж сгущать краски, — вступил Салин. — Благодаря усилиям Василия Васильевича мы сейчас четко себе представляем, что произошло хорошо спланированное преступление. Была ли смерть Матоянца лишь отвлекающим маневром, или преступник таким образом убивал сразу двух зайцев, сейчас не суть важно. Мы имеем два очевидных и неоспоримых факта: похищены материалы по важнейшему проекту и ликвидирован его руководитель. Что вам известно о проекте «Водолей»? — Вопрос был задан без паузы.

Иванов, крякнув в кулак, выдавил спазм, отдышавшись, ответил:

— Ничего конкретного. Просто знаю, что Матоянц так называл какие-то работы, проводимые с участием субподрядчиков.

— Какие именно? Каких конкретно субподрядчиков? Персоналии? — пулеметной очередью выдал Салин.

Иванов задумался, подбирая ответ. Он отчетливо чувствовал скрещенные на нем взгляды.

— Четкого ответа у меня нет.

— Вот как? — Иронии в голосе Салина было ровно пополам с желчью.

Иванов подумал, что двух допросов подряд для него многовато. Сначала Злобин прощупывал вопросами, как врач ланцетом тыча, где больнее, теперь эти рвут слаженно и умело, как пара лаек.

Он усилием воли заставил себя собраться. Вилять на таких допросах — себе дороже.

— Матоянц был уникальным человеком. Конструктивистом, — как я его называл. Он мог из уже существующих частей сконструировать нечто принципиально новое. И эта конструкция была эффективной и надежной, пока он этого хотел. Отходил в сторону — она рассыпалась на составляющие.

— Это называется комбинаторно-аналитический склад ума, — своим прежним, мягким, чуть вальяжным голосом подсказал Салин.

— Возможно, я не знаю… Что такое «Водолей»? — Иванов пожал плечами. — Скорее всего, что-то скомбинировал из имеющегося в наличии. Меня, во всяком случае, в известность не поставил. И конкретной задачи опекать именно проект «Водолей» не ставил.

— То есть ты, милок, бдил добросовестно, а над чем — не знаешь, — вставил Решетников. — Хорошая работа, завидую. И отвечать, получается, не за что. Что делать будем? — обратился он к Салину.

Салин выдержал паузу. Сквозь мутные стекла очков несколько раз прожег Иванова взглядом.

— Надо подумать, — произнес он.

Решетников неожиданно оживился.

— И правильно! Времени в обрез, а с кондачка, однако, решать резону нету. — Он повернулся к Иванову. — Ты, милок, выйди в соседнюю комнатку. Обожди немного. Мы тут посоветуемся с товарищем Салиным.

Сказано все было ласковым до елейности голосом, но у Иванова в животе образовался ледяной ком. Фраза была из репертуара товарища Шкирятова[20], под которого так настойчиво косил Решетников. Лично с партийным «Малютой Скуратовым» в силу разницы в возрасте Иванову свидеться не довелось, но кое-что слышал. Поэтому и обмер.

Иванов встал, на негнущихся ногах прошел в соседнюю комнату. Здесь тоже, несмотря на заморский интерьер, было по-гостиничному неуютно. Широкая кровать у стены, рядом — кресло, стол у окна.

За столом сидел Владислав, активно стуча по клавишам ноутбука.

Оглянулся на вошедшего Иванова. Чиркнул острым взглядом по лицу.

— Что-то взбледнул ты, мужик, — произнес он. — Водички хочешь?

Владислав взял стоявшую на столе бутылку «Святого источника», развернулся и ловко кинул бутылку Иванову.

Иванов поймал ее двумя руками, едва не уронив.

— Твою… Тебе только в цирке выступать, — проворчал он.

— А тебе за слоном выгребать! — беззлобно отбрил Владислав.

Иванов облизнул шершавые губы. Странно, до этого пить не хотелось, а только увидел бутылку, жажда стала мучительной. Он отвернул пробку, бутылка была початой, газы через край не хлынули. Закинул голову, жадно присосался к горлышку.

Краем глаза заметил, что Владислав бесшумно встал со стула.

Потом в глазах помутнело. Темный абрис фигуры Владислава на фоне окна вдруг расплылся. Превратился в густо-черное размытое пятно. Пятно резко приблизилось, залепив глаза…