Архитектор замолчал, поймав испуганный взгляд Иванова.

— Что вас так напугало, дорогой Василий Васильевич? Ди-кта-то-ра! — повторил он по слогам. — Иного способа мобилизовать страну на рывок в будущее я не вижу. Да и нет его, как подсказывает история. Диктатура — мероприятие страшное и болезненное. Но и дальше увязать в болоте, теряя по миллиону жизней в год, страшно, болезненно и главное — бесперспективно! Нужен диктатор. Персоналии меня не волнуют. Это я оставил на откуп профессиональным политикам. Кто бы ни пришел к власти, моя обязанность дать ему в руки рычаг, чтобы он смог перевернуть мир. Тех-но-ло-гии! — по слогам произнес Архитектор.

Он взмахнул ладонью, словно отметая вопросы, готовые сорваться с губ Иванова.

— Да, наш холдинг является инновационным центром принципиально новых технологий. А зачем же я тогда его создал? Для удовлетворения личных нужд мне вполне хватило бы первого заработанного миллиона. Видимо, дело в наследственности. Дед работал по программе ГОЭЛРО, отец создавал полигоны для атомного оружия, я посчитал себя не вправе уклониться от решения очередной технологической задачи, обеспечивающей будущее моей страны. Мы уже так с вами воспитаны, Василий Васильевич, вне и без России себя не мыслим.

Вот и я решил закрыть глаза на ту суету, что происходила вокруг, не митинговал, не интриговал, в объединительных и учредительных съездах не участвовал. Я зарабатывал деньги и вкладывал их в поиск новых технологий.

Как всегда, новое — это хорошо забытое старое. Практически все, что нам нужно, либо давно изобретено, либо существует на бумаге. Основная работа свелась к маркетингу и организационным усилиям. Денег у меня меньше, чем у Сороса, но я знаю, где и что искать. И я такой же русский инженер, как и те, у кого я брал технологии для внедрения. Вы не поверите, но человек в заношенном пиджаке, работающий в полуподвале, первым условием ставил, чтобы его изобретение было внедрено в России! И за то, что таких людей нынешняя политическая сволочь втоптала в нищету, отдельное ей «спасибо».

Ладонь Архитектора, лежавшая в круге света, оторвалась от стола, поднялась в воздух. Указательный палец уставился на Иванова.

— Вы отвечали за экономическую безопасность холдинга, в силу необходимости изучили технологические процессы во всех структурных звеньях и на всех участках. Признайтесь, вас ни разу не посещала мысль, что в холдинге что-то неладно? Ну, скажем, есть «левое» производство, если говорить языком ОБХСС?

— Нет. «Левак», «цех» я нутром чую, — ответил Иванов.

— Отрадно слышать.

Ладонь Архитектора плавно опустилась на столешницу.

— Я вас не обманывал, Василий Васильевич. Просто не превышал уровень информированности выше допустимого. Сейчас ситуация изменилась. Не скрою, она чрезвычайно опасна. Мы начинаем этап внедрения. Иными словами, все, что тайно копилось в рамках проекта «Водолей», станет явным. Техника попадет в руки к людям. И в этом я вижу главную опасность. Техника без человека — мертвый кусок железа. Но и человек по глупости своей способен превратить станок в груду металла, а себя — в кусок мяса. Речь же идет не об отдельном станке, а о технологиях, способных перевернуть наше представление о мире.

— Вы говорили о диктатуре…

— Ай, ерунда! — отмахнулся Архитектор. — Не забивайте себе голову ужасами сталинизма. Оставьте это борзописцам и демшизоидам. Сталин не пил кровь стаканами ради собственного удовольствия, а жизнями платил за индустриализацию. И все, Англия, Франция, Германия и Америка, своей экономикой стоят на костях рабочих мануфактур. Они положенное количество жертв в жернова прогресса бросили раньше нас и успели об этом забыть. Только и всего.

Смените один штамп на другой, и вам станет легче. Просто представьте себе, что на разворованный завод с облупившейся вывеской «СССР» над проходной придет новый директор, запретит воровать, пьянствовать и тунеядствовать. И сделает это не из гонора, а потому что будет уверен, что новые станки уже едут к нему по железной дороге, а сбыт новой продукции гарантирован мировым рынком. И либо он модернизирует производство, либо корпуса завода приспособят под химические отходы чужих производств. Вот так!

Иванов хотел спросить у Архитектора, что-то очень и очень важное, жизненно важное. Но лампа, дававшая мягкий свет, вдруг погасла.

Все вокруг погрузилось в густую, как смола, темноту…

* * *

…Он отчаянно барахтался в густой, как смоль, вяжущей темноте. Вдруг почувствовал, что тело, как пузырь воздуха, стало тянуть вверх, все быстрее и быстрее. Он вынырнул из тьмы и широко распахнул глаза…

Свет так ударил в глаза, что Иванов стиснул веки и невольно застонал. Почувствовал, что жгучая влага выдавилась в уголках век и густыми каплями побежала по вискам. Поднял руку, чтобы стереть ее, но в кисть тут же вцепились чьи-то жесткие пальцы.

— Не надо делать резких движений, Вася, — совсем рядом с собой услышал Иванов голос Владислава. — Просто лежи и слушай.

Иванов облизнул мертвые шершавые губы и сиплым голосом спросил:

— Глаза-то можно открыть?

— Глаза открыть можно, — раздался голос Салина.

Иванов приподнял гудящую от боли голову и осмотрелся.

Оказалось, лежит на широкой кровати. Рядом сидит Владислав. В изножье кровати, в кресле — Салин. Решетников примостился на краешке стола.

Шторы в комнате плотно задернуты. Яркий свет идет сверху, от галогеновой лампы под потолком.

— Как вы себя чувствуете, Василий Васильевич? — участливо поинтересовался Салин, не глядя на Иванова. Он сосредоточенно полировал стекла очков.

— Нормально. Голова только побаливает…

— Это пройдет. Да, Владислав?

— Минут пять на свежем воздухе, и никаких проблем, — ответил Владислав.

— Значит, беспокоиться не о чем. — Салин надел на нос очки. — Итак, продолжим. Я мог бы сказать, что имел место обычный обморок. Вы которые сутки живете в нервном перенапряжении, поверили бы. Да и свидетели подтвердили бы. Но не хочется портить отношения примитивной ложью. Это первое. Второй аргумент: мне хочется, чтобы вы целиком и полностью отдавали себе отчет в ситуации. А она чрезвычайная. И требует чрезвычайных мер.

Он дал знак Владиславу.

Иванов почувствовал жесткие пальцы Владислава на своем локте. Только после этого осознал, что рукав рубашки закатан.

— Да, пришлось сделать укол. Другого способа снять информацию в сложившейся ситуации у нас не было, — безликим голосом продолжил Салин. — Катастрофически не хватает времени. Вы же сами проводили допросы, Василий Васильевич, и знаете, что иногда требуются не часы, а месяцы, чтобы снять нужные показания. А у нас на учете каждая минута. Не беспокойтесь, препарат проверенный, никаких побочных эффектов. И ничего, кроме интересующего нас по делу, мы у вас не выспрашивали. Если вас это успокоит — все заняло ровно пятнадцать минут. Столько действует препарат. Согласитесь, тратить таким способом купленное время на ерунду — непростительное мотовство.