Мими пошла прочь, не спросив никого из нас, что мы хотим съесть. Я взмолилась, чтобы Ма-Ма дала мне разрешение пойти за ней – я же никогда не видела ни стойки заказов, ни меню, – и, немного подумав, она кивнула.

Я побежала, ориентируясь на тесные светло-голубые джинсы Мими. Завернув за угол, я увидела яркие огни, корзинки с картошкой фри, разноцветное меню и витрину с игрушками, шедшими в комплекте с «Хэппи Мил», и предупреждением: «Период продажи ограничен!» Внутри витрины были выставлены маленькие куколки Барби, изображавшие девушек со всего мира – символы Олимпийских игр: белая Барби со светлыми волосами, убранными в конский хвост, единственная была в официальной красно-бело-синей гимнастической форме, а другие были наряжены в костюмы своих культур. Там была кукла-азиатка в кимоно, но черты лица у нее были типичные для лао-вай, и она ничем не походила на меня. В любом случае мне хотелось блондинку, потому что она была «обычной» Барби – той, которой досталась настоящая олимпийская форма. Я подобралась к пластиковой витрине так близко, как только могла, дивясь тому, что могу получить целую Барби бесплатно вместе с обедом. Эти фигурки были намного меньше, чем Барби, с которыми играли мои одноклассницы, зато они были гораздо ближе – и гораздо доступнее, чем я могла мечтать.

Времени оставалось в обрез. Я повернулась к Мими, стоявшей напротив кассира, который указывал пальцем на пункты меню на стене за своей спиной. Я пулей подлетела к ней и попросила:

– Мими, пожалуйста, можно мне «Хэппи Мил»?

Одну секунду она смотрела на меня, потом отвернулась, чтобы сделать заказ. Я испугалась было, что она меня не услышала, но тут она проговорила на ломаном английском:

– И «Хэппи Мил» для дефочка.

Любопытствуя, сколько стоят разные блюда, я внимательнейшим образом наблюдала, как Мими выбрала для меня Чикен Макнаггетс, а потом стала расплачиваться. Когда кассир понажимал на кассовом аппарате одну кнопку за другой, Мими протянула ему две двадцатки и не убрала руку, ожидая сдачи. Я мысленно ахнула. Счастье стоило почти в два раза больше, чем мы тратили на еду за неделю.

Мими сунула сдачу и оставшиеся две двадцатки в передний карман джинсов, и мы встали в сторонке от раздачи, дожидаясь своего заказа. Мими не делала никаких попыток поговорить со мной, сосредоточив взгляд на стене с призывом «требуйте большую порцию». Что до меня, меню предоставляло множество возможностей для изучения и конвертирования цен в соотношении с нашим семейным бюджетом.

Вскоре кассир начал заполнять наши подносы едой, и от вида золотистой картошки с подрумяненными бочками, обсыпанными маленькими прозрачными кристалликами соли, мой рот наполнился слюной. Я представила, как ее хрусткая корочка проминается в теплую, нежную серединку, и сглотнула слюну, потекшую с губ, как раз когда Ма-Ма подошла к раздаче, жестом подзывая другого кассира.

– Джиму надо… – Ма-Ма запиналась на английских словах, – …ему надо, ни-гэ[69], ни-гэ, ни-гэ… – в растерянности она прибегла к китайскому слову, синониму междометия «э-э», которое мы обычно быстро повторяем, когда никак не можем подобрать нужное слово.

Кассирша почему‑то обиделась. Она вскинула голову и угрожающе процедила:

– Что ты сейчас сказала?!

Ма-Ма, похоже, сообразила, что не так, и нервно хихикнула:

– Нет… не это! Не то слово. Это китайское слово.

Но кассирша продолжала смотреть на Ма-Ма с тем же подозрением, какое появилось на лице Лао Джима, когда я сказала ему, что всегда знала, кто такой председатель Мао.

Я не понимала, в чем дело, но все равно деятельно включилась в происходящее, помогая Мими увести Ма-Ма от кассы, а затем извинившись перед кассиршей за ее промах – в чем бы он ни заключался. Когда спустя довольно долгое время я сумела добыть то, что требовалось Лао Джиму – майонез и салфетки для пополнения его коллекции, – мы подсели к подносам со своей едой. Мими протянула Лао Джиму несколько однодолларовых купюр, и я заметила, как он хмурится, попеременно глядя то на подносы, то на собственную руку, мысленно подсчитывая недостающие деньги. Однако Мими тут же прощебетала трепещущим тоненьким голоском, который, похоже, приберегала специально для него:

– Посмотри, Джимми, я взяла тебе твой любимый двойной чизбургер!

За столом воцарилась тишина, прерываемая только сосредоточенным жеванием. Набив рот наггетсами, я освободила свою новенькую блондинку-гимнастку из красной коробочки с «Хэппи Мил». Она была само совершенство, а вот наггетсы порадовали меня меньше: крохотные, пересушенные и на вкус ничем не напоминавшие курицу.

Ма-Ма снова ела фишбургер, золотистую обжаренную котлетку, покрытую белым соусом. Пару минут спустя, когда я приглаживала волосы своей спортсменки пальцем, жалея, что не заказала «взрослый» обед и теперь придется сидеть за столом с бурчащим животом, Лао Джим встал и ушел в туалет на другой стороне зала.

Мими удостоверилась, что дверь туалета плотно закрылась за Лао Джимом, а потом прямо спросила Ма-Ма:

– Ты знаешь, что он отвратителен, верно?

Ма-Ма удивленно приоткрыла рот, но я не поняла почему: из-за того, что Мими наконец заговорила по-китайски, или ее просто потрясли сами слова Мими.

– Кто?

– Он. Джеймс. Он грязный. У него гадкие мыслишки обо всех. Даже… – тут Мими указала на меня, вздернув и резко опустив подбородок, – …о ней.

Ма-Ма повернулась и уставилась на меня новым взглядом. Я понятия не имела, что такое «гадкие мыслишки», но мне не понравилось, как из-за них смотрела на меня Ма-Ма.

– У него диабет, но он все равно ездит сюда каждый уикенд. Это единственный способ заставить людей проводить с ним время. Можешь в это поверить?

Мими подождала реакции Ма-Ма, но, не дождавшись, продолжила:

– В любом случае надо этим пользоваться. Ешьте больше.

Взвизг дверных петель объявил, что Лао Джим вышел из туалета и возвращается к столу. Мы закончили есть и поехали домой под звуковое сопровождение из отрыжки Лао Джима и бурчания моего живота.

После того случая мы продолжали ездить в «Макдоналдс» с Лао Джимом, но Ба-Ба неизменно сопровождал нас. Мы больше ни разу не видели Мими.

Глава 14

Ночевка

Третий класс принес желанные перемены. Хотя у нас была новая классная комната и учительница тоже была новая, я сразу же почувствовала себя на своем месте. Мисс Пон была китаянкой, но не говорила ни по-кантонски, ни на мандарине, поэтому я была ей не более чужой, чем мои говорившие на кантонском диалекте одноклассники. И еще у нее было доброе лицо, что меня успокаивало. Я обрела домашний уют в ее одобрении, которое стало