Когда епископ, шатаясь, закончил благословлять ложе, Госселин вывел гостей из комнаты, чтобы продолжить празднование в зале.

Юлиана коснулась плеча Роджера и улыбнулась новобрачным:

– Желаю вам самого лучшего. – Возле ее глаз пролегли веселые морщинки. – Возможно, мое благословение и не свято, как у доброго епископа, но я прилагаю к нему свою любовь.

Она поцеловала Роджера в щеку, обогнула постель, поцеловала Иду и вышла из комнаты последней, аккуратно опустив за собой защелку. Они услышали, как Юлиана обращается к епископу, и его невнятное бормотание затихло на лестнице.

Роджер сперва поморщился, затем засмеялся:

– Совсем забыл, что он питает слабость к вину. Архиепископ Йоркский может уложить любого под стол и остаться трезвым, но не Джон Нориджский.

– Утром у него будет болеть голова, – согласилась Ида.

– Как и у многих других.

Снова наступила тишина.

– А вы не хотите еще вина? – прокашлялся Роджер. – Или еды?

Ида покачала головой, но тут же передумала, потому что это заняло бы ее и дало им время привыкнуть друг к другу. Ведь они впервые за день остались наедине.

– Довольно половины кубка, – сказала она.

Их уложили в постель с расчетом, что они консумируют свой брак до наступления утра, но с приближением заветного мига оба начали испытывать неловкость.

– Мне не терпится увидеть Фрамлингем, – сказала она, принимая кубок и делая глоток.

Вино было подогретым, и от добавленного в него перца и калгана по венам разлилось тепло.

Роджер залез обратно на кровать и натянул одеяло.

– Он слишком далеко, за день не добраться, но мы навестим другие поместья по пути, и вы сможете оценить предстоящие труды. Прошло немало времени с тех пор, как у владений Биго была достойная хозяйка.

Ида наградила его быстрой улыбкой:

– Тогда я с радостью начну с чистого листа… во всех отношениях, милорд. – Она протянула Роджеру кубок, и он тоже отпил. Ида смотрела, как подрагивает его горло, и в ее лоне разгоралось тепло.

– Вы получите все, что нужно, чтобы навести лоск. Только скажите.

– Благодарю, милорд, мне не терпится приступить к делу. – Ей действительно не терпелось.

Чем скорее она вступит в новую жизнь, тем скорее забудется старая.

– Разумеется. – Он вернул ей кубок и поморщился. – Но на рождественские праздники нам необходимо вернуться в Винчестер.

Ида смотрела на темное блестящее вино. Она отчаянно хотела быть рядом с Роджером, но сомневалась, что готова явиться ко двору. Если Уильям сейчас там, уезжая, она заново испытает боль расставания, а если в Вудстоке, она вовсе не увидит его. В своем нынешнем положении Ида не могла решить, что хуже.

– В чем дело? – спросил Роджер.

– Ни в чем. – Ида заставила себя улыбнуться, но задрожала вполне непритворно. – Задерните полог, милорд, сегодня ночью холодно.

Она допила вино, поставила пустой кубок на сундук и задернула полог со своей стороны.

– Что-то случилось, – настаивал он. – Я хочу, чтобы вы рассказали.

Ида прикусила нижнюю губу, не зная, как ответить. Она не вправе взваливать на него бремя своей тоски, хотя он наверняка имеет о ней некоторое представление. Кроме того, жизнь научила ее, что если кто-то говорит, будто хочет знать правду – это не всегда означает, что он действительно хочет ее знать. Иногда он просто хочет банальностей.

– Вы сочтете меня глупой… – Она решила рассказать большую часть правды. – Но я в смятении. Я не хочу возвращаться ко двору… так скоро после свадьбы, но и быть вдали от вас не хочу.

Ида коснулась его со значением, как касалась в саду, и ощутила под тонкой льняной рубашкой жесткую грудную клетку. Генрих был мягче, на нем наросло больше плоти, которая с годами сделалась дряблой.

– Это наша общая проблема, поскольку я тоже хочу, чтобы вы были рядом, и не хочу возвращаться ко двору.

– Мы можем не ехать, – предложила она скорее с надеждой, нежели всерьез.

– Король требует, чтобы я вернулся как можно раньше, – покачал головой Роджер. – Я у него в услужении и должен повиноваться. Какими бы ни были его мотивы, он согласился на наш брак и вернул мне три поместья, за что я благодарен. – Его губы изогнулись в улыбке. – Он не сознает истинной ценности дара, который пожаловал мне.

Не сводя с Иды глаз, Роджер задернул полог на своей стороне. Единственный свет давала глиняная лампа над их головами, так что они были окутаны мягким красным полумраком, словно находились в сердцевине розового бутона.

Несколько лет имея в любовниках Генриха, Ида полагала, что знает, чего ожидать, но она ошибалась. Этот акт физического слияния был совершенно иным, теперь она была с мужчиной, которого хотела, а не с тем, кто не оставлял ей выбора. Отныне она была достойной уважения супругой, новое обручальное кольцо сверкало у нее на пальце, а значит, в соитии не было греха и Ида наконец могла удовлетворить все потаенные желания последних месяцев.

У нее кружилась голова от вина, от новой любви и страсти, и она обнаружила, что дрожит, как дрожала в первую ночь с Генрихом, но на этот раз не от потрясения или страха. Роджер тоже дрожал, но его прикосновения были медленным и осторожным исследованием неведомой территории. Он бормотал ее имя, целуя брови, виски, подбородок, касаясь лица почти только дыханием. И поскольку он никуда не спешил, Ида вздохнула и расслабилась. Отвечая той же монетой, она могла притвориться, будто ничего не знает… будто это ее первый раз. А из притворства рождалась реальность, ведь это действительно был первый раз, и, поскольку все было совершенно по-другому, ее вера окрепла.

Ида запустила пальцы Роджеру в волосы, более длинные, чем у Генриха, пушистые и густые, приглушенного красновато-бронзового оттенка в свете лампы под пологом кровати. Коснулась его лица и шеи. Набравшись смелости, просунула ладонь под рубашку и ощутила контраст жестких мускулов и костей, гладкой кожи и курчавых волос. Он ахнул, сел и стянул рубашку через голову, показав темные пучки волос под мышками. Ида тоже ахнула при виде рельефных мышц его рук, плоского живота, дорожки темно-золотистых волос от пупка к чреслам, которая побудила ее вновь коснуться его кожи, повторить ладонями путь взгляда по плечам, груди и бокам.

Роджер сглотнул и хрипло спросил:

– Вы не… могли бы снять сорочку?

Краснея, чувствуя себя смущенной и распутной одновременно, Ида убрала руки и распустила завязки на горле. Она скромно держала глаза опущенными, высвобождаясь из сорочки. Потом, услышав, как Роджер неровно выдохнул, рискнула бросить на него взгляд и увидела, как он пожирает ее глазами. Он потянулся к ней и продолжил целовать и поглаживать, уже не ограничиваясь только лицом. Его прикосновения оставались почтительными, но делались более настойчивыми, когда он исследовал ее грудь, талию, бедра и мягкую ложбину между ними. Ида отвечала признательным бормотанием и вздохами удовольствия.