Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Это затаенное в душе переживание причиняет мужчине слишком много боли, если пытаться его осознать и вывести наружу, не говоря уже о том, чтобы попробовать искоренить. Если кто-то разбередит стыд (каким образом – мы скоро увидим), он причиняет невыносимые страдания. Единственным способом погасить его обжигающий огонь часто становится выплеск агрессии. Наброситься, мучить, взять под контроль близких, начать манипулировать ими. Эту разрушительную энергию принято называть «яростью униженного».
Концепция, связывающая стыд и ярость, появилась в 1971 году. [3] Ее создательница – американский психоаналитик Хелен Блок Льюис. Она стала одной из первых женщин, психологов-практиков в те годы, когда этой профессией занимались почти одни мужчины. Льюис проводила клинические исследования чувства вины и стыда. Ей принадлежит гипотеза о том, что для некоторых мужчин гнев, вызванный унижением, становится защитной реакцией против бессилия и чувства собственной неполноценности. Обрушиваясь на других и обвиняя их, такие агрессоры восстанавливают свою власть над ситуацией и прогоняют невыносимое ощущение стыда.
Представьте себе, к примеру, школьного хулигана, который приступает во дворе к первоклашке и грозно требует, чтобы тот повторил, что только что пробормотал себе под нос. Это «детская версия» того, что делает мужчина, бьющий жену за то, что она осмелилась ему в чем-то возразить. Хелен Льюис, убежденная феминистка, родившаяся и выросшая в Нью-Йорке, назвала стыд «спящей эмоцией», незримо питающей депрессии, обсессии, нарциссизм и паранойю. Стыд был всегда тайным, табуированным, пациенты не желали о нем говорить даже в кабинете психотерапевта. Изучив материалы, документирующие сотни часов консультаций, Льюис обнаружила, что психоаналитики очень редко говорят со своими клиентами о стыде – в общем, почти никогда не обсуждают этот вопрос. [4] Если терапевту доводилось столкнуться с клиентом, за поступками которого стоит стыд, доктор обычно диагностировал у того пограничное или нарциссистское расстройство личности. По мнению Льюис, такие диагнозы были ошибочны. Эта проблема существует и поныне[71]. [5] Как указывает психолог Джеймс Гиллиган, мы так стыдимся самого стыда, что не в состоянии заставить себя говорить о нем.
Чувство вины порождается осознанием: «Я поступил плохо». Но поступки – это поправимо. А стыд возникает от установки: «Я плохой». Ее изжить намного труднее.
Давайте проясним некоторые основные особенности стыда. Во-первых, мужчинам, имеющим антисоциальные расстройства личности, такие, как психопатия или социопатия (эту группу мы ранее условно называли «кобрами»), не свойственно действовать под влиянием ярости унижения. Вебсдейл из практики рассмотрения дел о насилии и опросов преступников заключил, что люди, имеющие подобные расстройства, «менее уязвимы и зависимы, в меньшей степени тревожатся о том, чтобы их не покинули и не отвергли. В них больше нарциссизма, мании величия, склонности к эмоциональной изоляции». Более того, профессор рассказывает, что встречал убийц, которые хладнокровно описывали акт насилия и называли его «трансцендентным» и «духовным» опытом. По мнению Вебсдейла, нам предстоит еще изучить, играет ли стыд хоть какую-то роль в этих правонарушениях. Психопаты способны сочувствовать и стыдиться, но это не происходит спонтанно; такие чувства не охватывают их всецело. [6] Как объяснил один обладатель антисоциального диагноза, «если для большинства людей некая эмоция имеет условную силу в семь-восемь баллов по десятибалльной шкале, то для меня ее интенсивность колеблется в диапазоне от нуля до двух баллов». [7]
Также важно отметить, что стыд не равен чувству вины. Вину мы ощущаем, если совершили дурной поступок или обидели кого-то. За это можно извиниться и, получив прощение, избавиться от тяжкого чувства. Но разрешить вас от стыда не сможет никто другой, вы должны сделать это сами. И все потому, что стыд – это не переживание о плохом поведении, а невысказанное (иногда погребенное глубоко в душе) ощущение. Дело не в том, что «я поступил плохо», а в том, что «я плохой» – никем не любимый и недостойный любви. [8] «Чего требует от нас стыд? – задается вопросом Хелен Льюис. – Стать хорошими, привлекательными, не быть отталкивающими, глупыми, не совершать ошибок. Но для этого надо просто перестать существовать. Перестать быть, как минимум в тот момент, когда стыд накатывает. Отсюда оборот “я чуть не умер от стыда”, “чуть не провалился сквозь землю”. Это действительно очень болезненно». [9] Избавиться от стыда непросто. Он оставляет ожоги, которые заживают с большим трудом.
Вина и стыд оказывают диаметрально противоположное воздействие на склонных к насилию людей. Исследования психологии закоренелых преступников, проводившиеся в Германии и США, показали, что «чувство вины скорее заставит их не нарушать закон в будущем, в то время как стыд… порождает желание бунтовать против безжалостной эмоциональной боли и общественного осуждения, и этот бунт может привести к новым асоциальным поступкам». [10]
Перед тем как мы погрузимся в изучение деструктивной силы мужского стыда и ярости унижения, давайте немного поговорим о самом этом чувстве. Со стыдом приходится сталкиваться каждому (хотя голос его бывает очень приглушенным, как, к примеру, у психопатов). Наша реакция на него в значительной степени зависит от воспитания, традиции и культуры, в которой мы выросли и живем, и, главное, от пола – мужского или женского.
Важно понимать, что сам по себе стыд не приобретенная, а врожденная эмоция (хотя общественное давление добавляет нам сложностей в его переживании). Считается, что она относится к девяти первичным аффектам[72], среди которых есть гнев, тоска, страх, радость, интерес, удивление, стыд, реакция на неприятный запах, отвращение[73]. [11] Представьте ситуацию: маленький ребенок тянется к матери, а та игнорирует, как бы отвергает его. Контакт, к которому он устремлен, не реализуется. При этом тело малыша демонстрирует классические физиологические признаки стыда: оно оседает, спина сутулится; дитя отворачивает голову и опускает глаза, чтобы не видеть материнского лица. [12] Почему важно это понимать? Потому что таким образом нам становится ясна эволюционная цель этой эмоции. Стыд существует не только для того, чтобы мы чувствовали себя несчастными. Он критически важен и помогает нам выжить в социальной среде. Исследования, проведенные в Калифорнийском университете, показали: как боль предупреждает нас о повреждении тканей, «так и стыд сигнализирует о повреждении социальных связей и мотивирует к их восстановлению». Когда люди занимались охотой и собирательством, их выживание зависело от включенности в группу – другие члены сообщества должны ценить тебя, чтобы поделиться с тобой пищей, защитить, позаботиться в трудную минуту. Стыд стал одним из чувств, регулирующих поведение человека, он заставлял взвешивать последствия поступков. Неверный шаг мог стоить дорого: провинившегося могли изгнать из племени, покалечить или даже убить. [13] Сегодня, даже будучи изгнанным из привычного коллектива, человек вряд ли погибнет. Но мы по-прежнему боимся стать париями в глазах тех, кого любим и кому доверяем. Поэтому внутренне продолжаем «вести строгий учет» тех своих действий, за которые нас могут полюбить или, наоборот, возненавидеть. Кстати, по той же причине жертвы домашнего насилия часто хранят в секрете сам факт абьюза. Те, кто пережил сексуальные домогательства в детстве, иногда годами молчат о том, что с ними случилось. Рассказать об этом мешает страх, что они утратят ценность в глазах общества, и потому поглубже прячут свой опыт, ни с кем не делятся им.