Иаков же отступил от одного из своих главных принципов — не давать волю эмоциям. Он затаил на Рахиль огромную злобу. От чего, впрочем, вел себя с ней подчеркнуто вежливо и предупредительно, как-то даже, прикинувшись пьяным, пригласил танцевать, чтобы сказать, что женился на Лии только для того, чтобы быть ближе к Рахили. Рахиль, конечно, поверила — и как ей это сразу в голову не пришло! С этого момента Иаков пользовался ее покровительством как любимой дочери Лавана. Рахили было приятно лишний раз утереть сводной сестре нос.

В это время Иакову был двадцать один год.

Иаков смотрел в окно. Оттуда открывался прекрасный вид — чудесная круглая автостоянка, обнесенная кирпичной стеной, а за ней изумительные, оборудованные склады, с удобным подъездом, собственным небольшим причалом и железнодорожной веткой. Иаков, который к тому времени собрал в свое владение массу высокодоходных предприятий, смотрел на эти склады с чувством вернувшегося из лагеря репрессированного, который видит с улицы пятикомнатную квартиру, некогда ему принадлежавшую.

Складами этими владела церковь. На них привозили и с них продавали дорогие крепкие алкогольные напитки, сигареты, шоколад, медикаменты, на ввоз которых церковь имеет преференции. Освобожденный от таможенных платежей и большинства налогов, поповский бизнес процветал. Когда-то несправедливо обиженной церкви теперь щедро воздавалось «за моральный ущерб». Иаков вспомнил старый анекдот: звонит секретарь горкома партии попу и говорит: «А не дадите ли, батюшка, нам скамейки на собрание?» — а тот ему отвечает: «Не дам. Прошлый раз давал, так ваши партийцы на них всякие похабства нацарапали, в церкви выставлять непотребно!» Секретарь горкома к отказам не привык и возмущается: «Ах, не дадите?! Ну тогда хрен вам пионеров в церковный хор!» Батюшка: «Хрен мне пионеров? А вам тогда не видать монахов на субботник!» Секретарь: «Не видать мне монахов? Ну фиг вы от меня еще получите комсомольцев на крестный ход!» Батюшка: «Комсомольцев не дадите на крестный ход? А я монашек к вам в баню посылать перестану!» После некоторой паузы секретарь горкома: «А за такие слова, товарищ батюшка, можно и партбилет на красную скатерть положить!»

Обуреваемый такими мыслями, Иаков, ради интереса, стал подсчитывать дневной оборот церковных оптовых закромов, считая стоимость одной фуры, груженной водкой, сигаретами или шоколадом. За день со склада выезжало до трехсот грузовиков покупателей. Подсчитав сумму, Иаков перекрестился.

Так же привлекала и прелестная автостоянка, на которой стояли огромные черные машины с тонированными стеклами, снабженные водителями в костюмах и фуражках, среди которых было даже двое чернокожих. На боках машин красовались золотые надписи «Московская патриархия».

Одним словом, он начал искать пути приобретения этих складов и автостоянки.

Время научило его пробовать сначала самый простой способ — он направил попам письмо с предложением о покупке. Предложение было возвращено обратно с ироничным замечанием: «Не продается, сын мой, самим зело надобно», подписанное отцом Феодосием. Тогда Иаков обратился в правительственный комитет по благоустройству с предложением построить порт как раз на том самом месте, где находились вожделенные склады. Комитет дал согласие, но через некоторое время в его приемной появились отцы церкви с укорами и замаскированными обещаниями поспособствовать преданию анафеме государственного структурного сокращения штатов всех членов комитета, включая секретарей и рассыльных.

В общем, согласие было отозвано. Иаков совершенно не отчаялся, так как на легкую победу не рассчитывал с самого начала. Он отправил отцам церкви еще одно предложение купить у них замечательные склады по символической цене и принять автостоянку в дар. Свое предложение он подкрепил видеокассетой, содержавшей очень интересный документальный фильм о том, как попы носят под рясами джинсы, «отдыхают» в банях с девицами, обжираются в ресторанах во время постов, как, скинув рясы, разгуливают по побережью Канн, на каких машинах ездят, какие дома родным строят, какие апартаменты устраивают в тех частях монастырей, которые закрыты от прихожан и туристов.

На следующий день, когда охранник Иакова вышел, чтобы разогреть машину к моменту появления хозяина, через секунду после поворота ключа в замке зажигания раздался взрыв. Бронированный автомобиль разнесло вдребезги, а от охранника не удалось найти даже зубов.

Иаков в отместку продал этот документальный фильм главным телеканалам страны.

— Хоть на новую машину чтобы получить, — проворчал он секретарю.

Несмотря на то что ни один телеканал не решился воспроизвести пленку целиком, скандал вышел огромный. Церковные бонзы, однако, не только не растерялись, но и выступили с заявлением, что все это происки исламистов и католических ксендзов, что люди, запечатленные на пленке, никогда не имели никакого отношения к православной церкви, что все это очередной подкоп под веру и подрыв основ общественной морали, а Иакова предали анафеме. Его офис выдерживал круговую оборону от верующих, которые забрасывали здание дерьмом, бутылками с зажигательной смесью и чуть было не забили до смерти двоих сотрудников Иакова. Престиж его фирмы в народе упал, зато вырос среди директоров предприятий. В общем, сражаться было можно.

Иаков опубликовал в самых солидных газетах информацию о коммерческих операциях церкви за месяц. На следующий день у него упал карандаш, он полез под стол и почувствовал, что его бедро словно проткнуло раскаленной спицей. От боли Иаков потерял сознание. В больнице выяснилось, что в него стреляли из снайперской винтовки бронебойными патронами.

Вместе с лекарствами он получил записку следующего содержания: «У тебя, сукин сын, два часа, чтобы выступить с извинениями, признаться, что тебя подкупили исламские террористы или папские посланцы, чтобы очернить святую православную мать-церковь». Слово «святую» было жирно обведено и подчеркнуто. К записке прилагалась фотография отца Феодосия, с улыбкой обнимающего детей Иакова.

И Иаков впервые в жизни сдался. Принес церкви пространные извинения и пожертвовал десять килограммов золота на купола.

Когда это случилось, ему было двадцать семь лет.

Тесть Иакова — Лаван — постепенно старел, передавая зятю все больше и больше своих дел. Рахиль также постепенно старела, утрачивая очарование молодости и свежести, отчего ее глупость стала просто ужасно бросаться в глаза. Однажды Иаков заметил, что, глядя на его успехи, она явно сожалеет о допущенной ошибке. Несостоявшаяся пассия теперь напоминала принцессу из басни «Разборчивая невеста», которая в молодости нашла всех женихов недостаточно хорошими и в итоге, состарившись, «была уж рада, что хоть вышла за калеку».

Иаков был в хорошем расположении духа и относительно не занят, потому дал Рахили понять, что, может быть, она ему еще нравится. Боже, как он наслаждался ее попытками «вернуть былое чувство», ее ссорами с сестрой, ее жалкими гримасками перезревшей прелестницы. Затем он прикинулся, что Рахили удалось его соблазнить. И оставил их маленький роман без какой-либо точки, чем окончательно свел золовку с ума.