Короче говоря, дело дошло до того, что Рахиль, забеременев от Иакова, пообещала поставить в известность сестру. На что Иаков ответил:

— Будь добра, дай мне повод развестись с вами обеими.

— Я же погибаю! Я погибаю! — кричала Рахиль, валяясь у него в ногах, театрально заламывая руки и размазывая густой грим по лицу. Зеленые тени с перламутром намертво вцепились в веки и не желали расплываться.

Рахиль родила мальчика, по-прежнему сохраняя тайну отцовства. Мальчика назвали Иосифом.

Иакова очень забавляла эта ситуация. Каждый раз, глядя на скорбную мину одинокой матери — Рахили, он вспоминал ее девичьи капризы по поводу «слишком сладкого мороженого», «неинтересного фильма» и «плохого прикида» и наслаждался. Когда Лия пыталась закатывать сцены ревности, подозревая мужа в связях «с другими женщинами», то не могла себе даже представить, насколько идиотски выглядит в глазах Иакова, который умудрился прижить ребенка с ее собственной сестрой, у нее же под носом, и поселить этого ребенка вместе с матерью, в одном со своей семьей доме!

Когда это все произошло, Иакову было тридцать шесть лет.

Дина

Дочь Иакова выросла удивительно похожей на Рахиль — свою тетку, чем изрядно досадила собственной матери. Лия при виде дочери приходила в состояние агрессивной возбужденности, мяла салфетки, рвала бумажки, повышала голос — в общем, демонстрировала все признаки ненависти. Дину это не только не расстраивало, но даже очень забавляло. Разнообразные провокации, выводившие отчаявшихся родственниц из себя, доставляли ей подлинное удовольствие. Например, она любила выйти к завтраку, когда отец и братья чинно сидели за столом, в одних трусах и бюстгальтере.

— Оденься, негодяйка! — кричали тетка и мать визгливым хором и стегали Дину полотенцами. Та в ответ громко смеялась, закрываясь руками от бессильных ударов кусками мягкой ткани, вертясь на высокой трехногой табуретке.

Братья, напротив, очень одобрительно относились к внешним достоинствам сестры. В возрасте шестнадцати-семнадцати лет они придумали способ зарабатывать карманные деньги. Впрочем, при уровне доходов Иакова это было скорее развлечением, нежели необходимостью.

Дина гуляла по улице в каком-нибудь крайне вызывающем наряде, к ней, естественно, начинали приставать мужчины. Дальше главным было выбрать «богатого лоха». Дина «клеила» его и приводила в снятую на вечер квартиру. В самый пикантный момент, когда она уже была раздета и мужчина ясно демонстрировал свои намерения, братья вламывались в комнату и поднимали страшный скандал. А нужно заметить, что все трое были ужасно рослыми и здоровыми молодцами. Под угрозой подать на лоха в суд за растление малолетней или, в качестве гуманной альтернативы, учинить немедленную кастрацию субъекта без суда и следствия они вынуждали незадачливого любителя юных прелестниц вывернуть карманы наизнанку, после чего он получал несколько символических тумаков и свободу.

Правда, эта игра имела один минус — Дина не могла ни с кем сблизиться, поскольку вследствие этих ребячьих забав у братьев выработался «охранный рефлекс» по поводу ее «девической чести».

Дина стала краситься неохотно, на их совместные вылазки одевалась скромно, и к ней почти никто не подходил. Она садилась в уголочек бара, зевала или принималась читать журнал. Со временем эта игра утратила всякую напряженность.

Через пару лет, когда, казалось, все всё забыли, она встретила молодого человека, который действительно ее полюбил. И когда они уединились у него дома и занялись любовью впервые в жизни, дверь с треском вылетела, и ворвались братья Дины, вооруженные и не понарошку злые.

Что случилось дальше, Дина помнила как в тумане. Ее кто-то бил по лицу, одевал, а дальше… Она запомнила только то, что ноги прошлепали по чему-то скользкому, братья заставили ее снять туфли и вынесли на руках. Она билась, кричала — ей что-то вкололи. Проснувшись утром, едва открыв глаза, Дина увидела эти туфли, заляпанные кровью, лежащие возле шкафа.

Она сошла с ума.

Сын Рахили — Иосиф, который, поговаривали, зарабатывает себе на жизнь проституцией, и не мечтал, что ему вдруг ни за что ни про что свалится в руки все наследство Иакова. Однако же Дина в одночасье была отправлена в сумасшедший дом, а сыновья Лии арестованы по обвинению в умышленном убийстве…

Когда Иаков составил завещание на своего сына от Рахили, старику было добрых шестьдесят лет.

Иосиф

Иосиф вырос удивительно похожим на своего отца. Когда ему исполнилось шестнадцать лет, не замечать этого было уже просто невозможно. Лия, наконец, «докопалась до правды» и, естественно, закатила скандал, подала заявление на развод, и это было последним, что она сделала, живя совместно с мужем. На следующий же день они с сестрой оказались в тесной двухкомнатной квартирке на окраине города, великодушно выделенной им Иаковом, который от души хохотал, представляя себе, как старые грымзы до конца своих дней будут вцепляться друг другу в космы и переругиваться, толкаясь на кухне задницами.

Иаков был счастлив: теперь, в сущности, реализовалась его давнишняя мечта — быть богатым, одиноким, влиятельным брюзгой, который видит, как масса людей, желая поживиться за его счет, терпит все его выходки.

Единственным человеком, которого Иакову никак не удавалось довести до бешенства, был Иосиф. Какие бы немыслимые капризы ни придумывал старик, Иосиф переносил все стойко и чуть ли не с удовольствием.

— Ты совершенно по-дурацки тратишь деньги!

— А как ты считаешь нужным их тратить? — с искренней заинтересованностью и глубоким почтением спросил сын.

— Деньги нужно вкладывать во что-нибудь, лучше, конечно, в себя. Здоровье, образование…

— Как ты мудр, папа! — сказал Иосиф и укатил учиться на юг Франции, чтобы сразу и здоровье, и образование.

Не придерешься, последовал мудрому отцовскому совету… Иаков насупился и дал свое благословение.

Чуть позже, когда Иосиф вернулся на родину после известия о том, что Иаков при смерти, он окончательно доказал то, что является истинным сыном своего отца.

— Ты бросил меня, уехал! Тебе на меня наплевать!

— Напротив, папа. Я хотел, чтобы ты мною гордился! И теперь я останусь с тобой, — Иосиф чуть было не добавил «до конца», но вовремя сдержался. Впрочем, Иаков уже почувствовал логическое завершение фразы.

— А теперь ты будешь ждать наследства, да? Так вот знай, что не получишь ни копейки!

Глаза Иосифа расширились, лицо побледнело, он весь вытянулся, так что, казалось, стал на десяток сантиметров выше, подбородок его гордо поднялся вверх — сама оскорбленная добродетель.

— Мне не нужны твои деньги. Ты можешь оставить меня без наследства, но перестать быть моим отцом ты не можешь. Я останусь и буду заботиться о тебе, даже если будешь постоянно оскорблять и унижать меня, но ты мой отец, я тебя люблю и не могу иначе. Ты поступай как знаешь, а я поступлю, как велит мне сердце!