Ходить по апартаментам мертвеца было странно, но я уже знала, где здесь кабинет, поэтому на негнущихся ногах отправилась прямиком туда.

Письменный стол профессора был завален какими-то бумагами, раскрытыми книгами, блокнотами, тетрадями, листочками с набросками формул снадобий. Я собиралась найти ручку и вырвать чистый лист из первого попавшегося блокнота, но через несколько секунд поймала себя на том, что закрываю и складываю стопкой книги, пытаюсь разобраться в разрозненных записках. Пришлось остановить себя, сделать глубокий вдох, прикрыв глаза, и попытаться сосредоточиться. Я призвала фею, все-таки нашла ручку и бумагу и написала лаконичное послание: «Профессор Блэк умер. Приходите скорее».

Я забыла, что стоит поставить в конце подпись. Просто сложила лист в несколько раз и подкинула его в воздух, отчетливо произнеся вслух имя ректора. Записка уменьшилась у меня на глазах, маленькая крылатая фея перехватила ее и мгновенно унеслась прочь.

Я снова осталась одна. Зачем-то бестолково выдвинула верхний ящик стола и тут же задвинула его обратно, осознав неуместность этого действия.

Не зная куда себя деть, я снова вернулась в гостиную и медленно приблизилась к креслу Блэка. Мне казалось, что в область солнечного сплетения кто-то вогнал огромный штырь и тот пробил меня насквозь. В то, что профессор умер, не верилось. И еще хуже становилось от мысли о том, что наш разговор накануне мог быть тому виной. Он очень разволновался и расстроился.

Мой взгляд зацепился за бокал с подсохшими красными каплями на донышке и пустую бутылку вина. Меня кинуло в жар от неприятного воспоминания.

– Я нашел ее у подножия лестницы… Она потеряла равновесие и упала… Легионеры все проверили: она упала сама. Они нашли пустую бутылку вина в гостиной…

Усилием воли я оторвала взгляд от бутылки, снова переведя его на профессора Блэка. На безжизненно повисшую руку, на прикрывающий колени плед. Он всегда накрывал ноги пледом, жаловался на то, что они мерзнут. Сейчас плед заметно сполз, словно Блэк перед смертью пытался встать. Не до конца понимая, что я делаю и зачем, я наклонилась, чтобы поправить плед. Нет, умом я понимала, что профессор мертв и уже не мерзнет, но что-то все равно заставило меня сделать это.

И тогда я заметила конверт. Большой, как для официальных документов, и пухлый, словно был забит ими под завязку. Пожелтевший от времени. Он был засунут между ручкой кресла и сиденьем и прикрыт пледом, как будто Блэк пытался спрятать его.

От кого? И зачем?

Наверное, не будь я в ступоре от происходящего, я нашла бы более правильный вариант, как распорядиться конвертом. Открыть и посмотреть его содержимое, например. Оставить на месте, чтобы его изучили легионеры, которых наверняка пригласят. На худой конец, уменьшить и забрать с собой, чтобы потом посмотреть в спокойной обстановке. Но вместо всего этого я отнесла конверт в кабинет Блэка и положила в верхний ящик стола. Тот самый, который перед этим выдвигала.

Горло саднило, и голова слегка кружилась, меня начинало знобить, но я едва замечала все это. Услышав, как хлопнула дверь, поторопилась вернуться в гостиную, надеясь, что это Фарлаг.

Это действительно оказался он, только на мое появление в комнате он никак не прореагировал. Даже не услышал, как мне показалось. Я обнаружила его у кресла Блэка. Опустившись на одно колено, он стоял с плотно зажмуренными глазами, опустив голову и накрыв ладонью руку профессора, которая лежала на подлокотнике. Тяжело и глубоко дышал, словно старался удержать рвущиеся наружу слезы. Я не знала, зачем он это делает. Если бы только я могла сейчас расплакаться, я бы сделала это с огромным удовольствием. Я не раз слышала и читала о том, какое облегчение приносят слезы. И сейчас как никогда прежде хотела этого облегчения.

Но мне оно было недоступно, а он отказывался от него сознательно.

Все еще не до конца отдавая себе отчет в своих действиях, я молча подошла к Фарлагу, опустилась рядом с ним на колени и, повинуясь минутному порыву, крепко обняла его за плечи.

* * *

– Значит, вы пришли на занятие с наставником ровно в семь, на ваш стук в дверь никто не ответил, но вы вошли сами? – молоденький легионер повторил мои слова с таким серьезным видом и недоверчивым взглядом, словно уже нашел в них какую-то нестыковку.

Я только кивнула, чувствуя себя очень странно. Я сидела на кровати в спальне Блэка, где нас с Фарлагом попросили подождать, пока легионеры проводили свой осмотр. Один из них – совсем еще юный мальчик, на год или два старше меня, – записывал нашу версию событий этого вечера. Меня с каждой минутой знобило все сильнее, голова раскалывалась, но благодаря чашке горячего чая, которую мне вручил ректор, мне удавалось не кашлять, хотя горло болело ужасно.

Несмотря на озноб, я попросила открыть окно: мне не хватало воздуха. За окном давно стемнело, тревожно шумел ветер, но воздух все равно был тяжелым, или мне только так казалось. Я вслушивалась в мрачный шелест листвы окружавших замок деревьев, рассеянно отвечала на расспросы легионера и думала о том, что ночью, наверное, будет гроза. И еще о том, что так и не вернула Блэку платье. От последней мысли дышать становилось еще труднее, и я снова прислушивалась к шелесту листвы, потому что он напоминал мне о том, что воздух есть.

– Что именно вы увидели, когда вошли? – продолжал расспросы легионер.

– Она уже отвечала на этот вопрос, – вмешался Фарлаг, который не мог усидеть на месте, поэтому нервно расхаживал по спальне Блэка, засунув руки в карманы брюк.

Легионер недовольно посмотрел на него, но осадить не решился.

Я тоже посмотрела на Фарлага, с удивлением отмечая, что на его лице до сих пор хорошо видны эмоции. Боль потери, горечь, чувство вины. Я испытывала то же самое.

Фарлаг словно почувствовал, что я за ним наблюдаю, и тоже повернулся ко мне. На несколько секунд наши взгляды встретились, и я даже попыталась ему ободряюще улыбнуться, но он только нахмурился и снова отвернулся. А ведь еще час назад он вел себя совсем иначе: позволял обнимать себя целую минуту, если не дольше, потом сначала убедился, что я в порядке, и только после этого вызвал легионеров. Заказал для меня чай, открыл окно. Но потом с каждой минутой становился все более сдержанным, недовольным и далеким, словно его, как и молодого легионера, что-то смущало в моем рассказе.

– Вы что-нибудь трогали в комнате? – сердито спросил легионер, решив выместить свое недовольство вмешательством ректора на мне. – Убирали, переставляли? Возможно, на столе?

Я сначала машинально мотнула головой, реагируя на вопрос про стол: там я ничего не трогала, а потом вспомнила про конверт. Я уже хотела признаться, что унесла его в кабинет, хотя и не знала, как я это буду объяснять, но меня остановило появление другого легионера.

Он был старше того, что разговаривал с нами, высокий и сильный, с короткой аккуратной стрижкой, как у всех легионеров. На вид ему было около тридцати, может быть, чуть меньше, он едва заметно прихрамывал, что удивило меня больше всего.