Или?

Кади раздражало, что ее наверное-воображаемый друг подкинул ей идею, а теперь она полностью признала, что Эрик был влюблен в Прокоп. Долгие часы «работы» с ней в лаборатории, поручения в неурочные часы, помешательство Эрика на «Мике» – версия имела смысл. Чрезмерная реакция Прокоп, когда он с ней порвал, подтверждает, что она тоже испытывала к нему сильные чувства.

Прокоп соврала про увольнение Эрика, чтобы скрыть их роман?

Кади уже почти добралась домой, как телефон звякнул новой эсэмэской. Ранджу предупреждала, что перед выходом к ней зайдут друзья на «разминку», а значит, будут шоты, куча фоток и оглушительная музыка. Все, чего Кади хотелось в последнюю очередь. Она остановилась перед общежитием, вновь не желая туда заходить. Кади отчаянно нуждалась в уединении, тишине и покое, где можно посидеть и подумать. Но куда еще податься? Пятничным вечером кампус преображался. Мрачная завеса неминуемых экзаменов, дедлайнов сдачи работ и непрочитанных списков литературы временно приподнялась или как минимум утонула в дешевом алкоголе, и Кади понимала, что внутри теплого, ярко освещенного здания все будут веселиться и шуметь. Она бросила взгляд на противоположную сторону Ярда и увидела Мемориальную церковь в свете прожекторов, направленных на ее бледно-голубую дверь, стены красного кирпича и белый шпиль, которые придавали ей идиллический облик домика из игрушечной железной дороги, и вспомнила слова Мэтта о том, как ему там помогли. Час уже был поздний, но ей стало интересно, работает ли до сих пор студенческий центр. Кади решила, что проверить не помешает. Она прошла мимо Уэлда и пересекла двор.

Вблизи церковь выглядела темной и закрытой. Поднявшись по ступеням, Кади прочитала вывеску с расписанием служб. Может, стоит сходить на одну на выходных; правда, попытка исцелить возможные галлюцинации при помощи религии неприятно отдавала поиском экзорциста. Однако краем глаза Кади заметила, что самая дальняя справа дверь в церковь была приоткрыта. Это показалось ей знаком. Быстро оглядевшись через плечо и убедившись, что никто ее не видит, Кади скользнула внутрь.

Даже в темноте от красоты церкви захватывало дух. Кади не ожидала, что там так возвышенно и свободно, куда просторнее, чем казалось снаружи. Сквозь высокие окна одной стороны струился лунный свет, падая на дальний край деревянных скамей, но оставляя проход и противоположную сторону в тени. Несмотря на мрак, все – скамьи, стены, колонны, расписанный потолок, – окрашенное чистым белым, теперь светилось лунно-серым. Кади тихо зашагала по ковровой дорожке – днем та наверняка была цвета киновари, но сейчас выглядела кроваво-красной. Взгляд проследовал по ее линии к алтарю, задрапированному в тон алым бархатом, расшитым золотой гарвардской печатью. С левой стороны стояла кафедра, величественная, шестиугольная, с резьбой под черное дерево. Над лекторием справа виднелась золотистая статуя орла, который изготовился взлететь, с распростертыми крыльями, опущенной головой, вперившимся в сторону Кади незрячим взглядом.

Она села на скамью, позволила тишине ее окутать, сосредоточилась на глубоком дыхании. Под конец дня ее наконец настигла усталость. В голове кружилось столько вопросов, и единственный, кто мог на них ответить, был недостижим. Кади жалела, что не с ним нельзя поговорить, а потом вдруг поймала себя именно на этом:

«Эрик, почему ты ушел? Профессор Прокоп разбила тебе сердце? Давление стало чересчур сильным? Ты думал, что никогда не поправишься? Я на тебя равнялась, испытывала себя, чтобы достичь твоего уровня, попасть в тот же универ, я хотела стать тобой – а болезнь у нас общая? Ты тоже слышал то, что слышу я, так все начинается? Или это голоса нечто совсем иное? Я подключаюсь к другому измерению, как будто прошлое стало настоящим? Но почему? Что это за послание? Даже если с тобой ничего такого не было, ты знал бы, что делать, ты знал бы, как их толковать лучше моего. Ты был тем, кто научил меня понимать смысл и назначение всего, а потом вдруг сам сделал самое бессмысленное решение своим последним. Так не честно. Что за мерзкая шутка – я слышу голоса мертвых, но твоего среди них нет?

Эрик, ты все еще на меня злишься?»

Кади силилась услышать ответ, напрягая каждый мускул в теле.

Кто-то вполголоса напевал.

И стоило ей узнать мотив, как волосы на затылке встали дыбом. Это был песня, которую она слышала в душевой: «Happy Days Are Here Again».

– Кто здесь?

– О, прости, не хотел подкрасться.

Не Эрик. Незнакомец. Новый голос, мужской. Кади мгновенно ощутила уязвимость и страх.

– Не нужно бояться, я здешний студент.

Кади вскочила на ноги, готовая рвать когти – но от чего? Могла ли она вообще сбежать от голоса, даже если б захотела? Она одернула себя. Она не чувствовала себя в безопасности, но должна была узнать, что происходит.

– Прошу, не уходи. Я просто раскладываю программки к завтрашней службе, я тут помощник. Обычно занимаюсь этим с утра, но завтра у меня групповое занятие. Преподобный Филлипс оставляет мне дверь открытой.

Кади тут же вспомнилась дверь… Такое возможно?

– Ладно, теперь ты.

– Что я?

– Что делаешь в церкви посреди ночи?

– Я либо разговариваю с призраками, либо схожу с ума.

– Правда? – Он с теплом рассмеялся. – С твоих слов кажется неплохо.

Кади невольно смягчилась.

– Кто ты?

– Хочешь узнать всю историю? Я Джеймс Уитакер Гудвин-младший, но все зовут меня Уит. Единственный сын Эммелин Гудвин и покойного Джеймса Уитакера Гудвина-старшего, из Саванны, штат Джорджия. Я третьекурсник, член университетской команды по гребле, студент, избравший специализацией физику, коллекционер пластинок, энтузиаст всего, что касается музыки. Рад знакомству, мисс?..

– Кади.

– Приятно познакомиться, Кади. Так что на самом деле тебя сюда привело?

– Мой брат, Эрик.

– Он скончался?

– Да. А ты…

– Говорил с теми, кто скончался? Ну как же, разумеется. Мой отец погиб во время Великой войны, когда я был мальцом, и если бы я не говорил с призраками, то не смог бы ему ничего поведать.

– Он когда-нибудь отвечал?

– Если бы. Но, пожалуй, по-своему отвечает. Коллекцией пластинок он подарил мне свой старый проигрыватель. Военной службой он подарил мне детство, полное историй. Но здесь я не то чтобы чувствую его рядом. Если отец и стал призраком, то не захотел бы обитать в Гарварде. Его при жизни было за парту не затащить, так зачем ему это после смерти? Школа – и прямиком во флот. Он был не из тех, кто станет корпеть над книжкой. Не знаю, из тех ли я сам – или, наверное, просто ненавижу, что таков.

А твой брат, он отвечает?

– Нет.

– Может, просто неожиданными путями? Могу я спросить, как он погиб?