Никос рассмеялся, Кади – нет. Она вновь вспомнила голос.

– Ты веришь в призраков?

– Умоляю, я человек науки.

– Я не знаю.

Уит… Его призвали ее мысли? Услышав Уита параллельно с Никосом, Кади ощутила новую вспышку паники. Ей хотелось его выключить.

– Я хочу верить, а ты? Что те, кого мы потеряли, не ушли навсегда.

– А ты? – спросил Никос.

Кади пожала плечами:

– Может быть.

– Поэтому ты и пришла сюда? – голос Никоса прозвучал мягко, но вопрос задел ее за живое.

Кади не могла собраться с духом для ответа, сердце забилось чаще.

«Он считает меня больной», – подумала она.

– Нет, не считаю.

– Сыграй мне что-нибудь.

– Хорошо. Что хочешь услышать? – спросил Никос.

– Что угодно.

– Полагаешь, я больной, если хочу поступить на службу, когда мой отец погиб в Великой войне?

– Как насчет… токкаты и фуги ре минор Баха?

– Как на мой взгляд, когда кто-то уходит от нас слишком рано, существует конечное число вещей, что вы с ним можете разделить, поэтому хочется разделить их все.

Кади не ответила, поэтому Никос добавил:

– Узнаешь, как только услышишь.

Первые ноты, полившиеся из органа, были так высоки, пронзительны, что защекотали барабанные перепонки. Затем прорезались более низкие, посылая волны дрожи сквозь скамейку и вверх по спине Кади. Руки Никоса двигались по клавиатурам умело и быстро, и она мгновенно узнала хэллоуинскую классику.

– Музыка, флот – вот моя возможность разделить нечто общее с отцом, помимо крови, так как же я могу противиться этому притяжению?

Ускоряющийся темп грозной музыки лишь усиливал тревогу, но игра Никоса отвлекала от Уита, и Кади не хотелось, чтобы он останавливался.

– Когда нет будущего, все, что у тебя есть, – это прошлое.

Каскад нот грохотал, Кади отчаянно хотела всецело погрузиться и заглушить Уита, но их было недостаточно. Как дребезг цепочки в ванне под низвергающимся из крана потоком, голос звучал под водой лишь громче.

– И ты делаешь их прошлое своим настоящим, и они почти как будто рядом с тобой.

– Можешь громче?

Никос вытащил еще пару рукоятей.

Кади кивнула.

Никос поколебался:

– Нам, по идее, нельзя вытаскивать все по ночам…

– Хочешь узнать, как сохранить прошлое, спроси южанина.

– Пожалуйста!.. – крикнула Кади.

– Призраки не преследуют живых.

– Громче!

– Это мы преследуем их.

Орган взревел. Кади вздрогнула от оглушительного звука, как от удара. Глубокий рокот басовых нот переворачивал нутро, грохотал в грудной клетке, порывы воздуха из труб долетали до щек; ритм, словно адреналин, струился по венам. Все эмоции, все мысли вымело из мозга дочиста. Но забвение стало облегчением; физический дискомфорт ее успокоил. Кади охватило понятное, пугающее ощущение покорности.

И она больше не слышала голос.

Кади вернулась в общежитие обалдевшая, отчаянно желая лечь и унять звон в ушах. В комнатах стояла темнота и тишина, похоже, все уже легли спать. Физически и эмоционально истощенная, Кади рухнула на свою нижнюю кровать.

Шмяк.

Кади села, развернулась и увидела кусок шоколадного торта, размазанный по одноразовой тарелке, а теперь еще и по покрывалу. Кади дотянулась до спины, и пальцы наткнулись на липкую глазурь, приставшую к свитеру. На подушке лежал стикер с запиской, выведенной идеальным почерком:

Все утро Кади выворачивало наизнанку от вины, чему отнюдь не помогало агрессивное вождение отца, потому как они опаздывали на возобновление клятв дедули и Виви. Ночью Кади спала плохо, распекая себя за то, что облажалась с днем рождения Андреа. Та, как ей и было сказано, действительно отправила эсэмэску, что они с Марко направились в общежитие, но Кади оказалась настолько поглощена новыми сведениями об Эрике, которые открыл Марк, и голосами, что совершенно ее не заметила. Кади могла лишь представить, какое унижение Андреа испытала, когда вошла в темную комнату, где ее не ждала никакая вечеринка-сюрприз, да еще и на глазах у своего ненаглядного. Хуже того, чтобы успеть на самолет в Филадельфию, Кади пришлось уйти раньше, чем Андреа проснулась, так что извиниться лично не удалось. Не то чтобы она понимала, что сказать – как тут искренне попросить прощения и не показаться сумасшедшей?

«Прости, меня отвлекли голоса в голове».

«Прости, у меня, наверное, шизофрения, но я почти уверена, что это призраки».

Она пыталась родить сообщение большую часть полета и спустя дюжину черновиков в приложении с заметками сумела отправить только:

Кади на заднем сиденье снова проверила телефон. Андреа так и не ответила.

Отец перестроился на другую полосу; Кади окатило очередной волной ненависти к себе.

Она открыла еще одну заметку, которую сделала в самолете, тайный список всего, что она по крупицам собрала о каждом голосе – кто они такие и откуда взялись:

Кади выглянула в окно, обдумывая свою теорию. Профессор Прокоп, может, и не одобряла, но Кади взяла на вооружение то, что она сказала про скрытые измерения – в которых время и пространство искривлялись и накладывались, оставляя следы в нашем мире, – и перенесла в свое осмысливание голосов, но говоря простым языком, они были призраками. Люди из разных периодов возникали в том же пространстве. Они говорили с Кади так, словно она существовала в их настоящем, и как будто видели ее в своем мире и времени, каким бы оно ни было. Они не знали, что уже мертвы, потому что в их измерениях этого еще не случилось. Могла ли она им помочь? Могли ли они помочь ей? Билха – уже, в ту ночь с Тедди. Кади стало интересно, как они умерли или умрут. Должна ли она была помочь им избежать такой судьбы? Это какое-то испытание?