Я кивнул и взял Камень из его пальцев. Я держал его за цепь,с огнем костра позади него. Свет проходил сквозь него. Его внутренностиказались четкими.

— Нагнись поближе и гляди в Камень вместе сомной, — указал я.

Он сделал это. Пока мы оба всматривались в Камень, я велелему:

— Думай о Лабиринте.

И сам стал думать, стараясь вызвать в памяти его петли ивитки, его бледные пылающие линии. Я, казалось, заметил легкий изъян неподалекуот центра Камня. Я рассматривал его, думая о поворотах, изгибах, вуалях… Явообразил ток, лившийся через меня каждый раз, когда я пробовал пройти этимсложным путем.

Несовершенство в Камне стало более отчетливым. Я наложил нанего свою волю, вызывая его во всей своей полноте, четкости, когда этопроизошло, ко мне пришло знакомое ощущение. Это было то, которое пришло ко мнев тот день, когда я сам настраивался на Камень. Я лишь надеялся, что я былдостаточно силен, чтобы еще раз пройти это испытание.

Я протянул руку и схватил Рэндома за плечо.

— Что ты видишь? — спросил я его.

— Что-то вроде Лабиринта, только он кажется трехмерным.Он находится на дне красного моря.

— Тогда идем со мной, — сказал я. — Мы должнывойти в него.

Снова то ощущение движения, сперва дрейфа, потом падения совсе увеличивающейся скоростью, к никогда полностью не видимым извилинам Лабиринтавнутри Камня. Усилием воли я повлек нас вперед, чувствуя рядом с собойприсутствие брата, и окружающее нас рубиновое пылание потемнело, становясьчернотой ясного ночного неба. Этот особый Лабиринт рос с каждым глухим ударомсердца. Каким-то образом этот процесс казался легче, чем был ранее — наверное,потому, что я был уже настроен.

Чувствуя рядом с собой Рэндома, я повлек его за собой, когдаэтот знакомый узор вырос и его начальный пункт стал явным. Когда мы сновадвинулись в этом направлении, я снова попытался объять целостность этогоЛабиринта и опять заблудился в том, что казалось извилинами его добавочныхизмерений. Великие узлы и спирали и кажущиеся скрученными в кривые узоры. Меняохватило испытанное ранее чувство благоговейного ужаса, и откуда-то поблизостия его осознал и в Рэндоме тоже.

Мы добрались до начала и были вовлечены в него. Вокруг насповсюду мерцающая яркость, с проблесками искр, когда нас вплетало в матрицусвета. На этот раз мой ум был целиком поглощен этим процессом и Париж казалсядалеким-предалеким…

Подсознательная память напомнила мне о более трудныхучастках, и здесь я употребил свою волю, чтобы построить наше продвижение поэтому головокружительному пути, беззаботно черпая силы у Рэндома, чтобыускорить этот процесс. Это было все равно, что странствовать по светящимсявнутренностям огромной, со сложными извилинами морской раковине. Только нашепрохождение было беззвучным, а мы сами — бестелесными точками разума.

Наша скорость по-прежнему возрастала, как и мозговая боль,которую я не помнил по прежнему пересечению узора. Наверное это было связано смоей усталостью или с желанием ускорить дело. Мы проламывались сквозь барьеры,нас окружали постоянно текущие стены яркости. Теперь я почувствовал, что слабеюи у меня растет головокружение. Но я не мог себе позволить роскошь потерятьсознание, и не мог разрешить нам двигаться медленнее при грозе столь близко,как я ее помнил. Снова я с сожалением зачерпнул сил у Рэндома, на этот разпросто, чтобы удержать нас в игре. Мы понеслись вперед.

На этот раз я не испытывал щекочущего, огненного ощущения,будто я каким-то образом обретаю форму. Это, должно быть, было воздействиеммоей настройки. Мое прежнее прохождение через него, могло дать мне некоторыйиммунитет.

После безвременного интервала, мне показалось, что Рэндомспотыкается. Наверное, я выкачал слишком много его энергии. Я начал гадать,оставлю ли я ему достаточно сил для манипулирования грозой, если я дальше будуопираться на него. Я решил не черпать из него ресурсов больше, чем ужевычерпал. Мы проделали уже большой путь. Он сможет продолжать и без меня, еслидойдет до этого. Теперь мне просто придется держаться, насколько хватит сил.Лучше пропасть здесь мне, чем нам обоим. Мы понеслись дальше, мои чувствабунтовали, головокружение повторялось вновь и вновь. Мы, казалось, приближалиськ концу, когда началось затемнение, которое, как я знал, не являлось частьюиспытанного мной ранее. Я боролся с паникой. Без толку. Я почувствовал чтовыскальзываю. Так близко! Я был почти уверен, что мы кончили… Передо мной всепоплыло. Последним ощущением было знание озабоченности Рэндома…

Меж моих ступней мерцало оранжево-красным. Свет был окружентьмой и…

Были голоса, знакомые… Все прояснилось, я лежал на спине,ногами к костру.

— Все в порядке, Корвин, все.

Говорила Фиона, я повернул голову. Она сидела рядом со мнойна земле.

— Рэндом… — произнес я.

— С ним тоже все в порядке, отец, — Мерлин сиделсправа от меня.

— Что случилось?

— Рэндом принес тебя обратно, — сообщила Фиона.

— Настройка сработала?

— Он думает, что да.

Я попытался сесть. Она попробовала было толкнуть меняобратно, но я все равно сел.

— Где он?

Она показала глазами. Я посмотрел и увидел Рэндома. Он стоялметрах в тридцати, спиной к нам, на скальном карнизе, лицом к грозе. Она была теперьочень близко и ветер рвал его одежду. Перед ним сверкали и скрещивались молнии.Почти непрерывно гремел гром.

— Сколько он был там? — спросил я.

— Всего лишь несколько минут, — ответила Фиона.

— Именно столько времени прошло с нашего возвращения?

— Нет. Ты был без сознания довольно долго. Рэндомсперва поговорил с другими, а потом велел войскам отойти. Бенедикт отвел ихвсех к Черной Дороге. Они переправляются.

Я повернул голову. Вдоль Черной Дороги было движение, темнаяколонна, направлялась к цитадели. Между нами проплывали прозрачные полосы, напротивоположном конце, вокруг темного корпуса вспыхнуло несколько искр. Снова яиспытал странное ощущение, что я побывал здесь давным-давно. Я ухватился запризрачное воспоминание, оно исчезло.

Я обыскал вокруг себя взглядом пронизываемый молниями мрак.

— Все они ушли? — переспросил я ее. — Ты, я,Мерлин, Рэндом — мы единственные, оставшиеся здесь?

— Да, — подтвердила Фиона. — Ты желаешьтеперь последовать за нами?

— Я останусь здесь с Рэндомом.

— Я знала, что ты это скажешь.