принял он решение оставить свое отечество. Что было причиной такого решения? Сам он говорит, будто бы в это время с отцом его случилось несчастье: он проиграл казенные деньги, был судим и осужден, и что для сына уже не оставалось видов на дальнейшие повышения. В Заре же говорят, будто, при поверке счетов Михаила Латоса, у него самого не оказалось части казенных денег. Как бы то ни было, но в 1828 г. он без позволения, без паспорта ушел через Книн в Боснию, где в Баньялуке нашел себе друзей и покровителей, которые рекомендовали его визирю, в Травнике. Счастье, однако, не везло ему, а потому в следующем году он отправился искать его к визирю Гуссейн-паше Видинскому. В течение пяти лет он обучал детей паши, умел найтись в доме и понравиться самому визирю. С рекомендацией его он отправился в Константинополь и поступил в военное министерство. Тут-то уменье хорошо чертить планы и карты послужило ему особенно в пользу. Оно сблизило его с особою самого министра, а этого достаточно было для ловкого молодого человека. Михаил Латос, или, правильнее, Омер умел воспользоваться случаем, и через четыре года службы в военном министерстве был произведен в подполковники, а в следующем году мы его уже видим действующим лицом в войне Сирии против войск Ибрагима-паши, где и произведен в генерал-майоры. Впоследствии мы находим его в войне против друзов и курдов и потом в Бухаресте, где поведение его хорошо известно. В 1851 г. он является в Боснии и в Герцеговине. Здесь он ознаменовал себя таким гонением на христиан, какого никто не запомнит. Имя его останется надолго страшилищем народа, и не раз босняк и герцеговинец перекрестится, вспоминая или слушая о его страшных деяниях. Омер-паша, конечно, образованнее других турецких генералов. Сербский язык – его природный язык, но он не пишет на нем. Обучавшийся в немецкой школе, он усвоил себе этот язык и пишет на нем порядочно. Кроме того он говорит по-турецки и несколько по-итальянски. В его манерах ясно отражается то общество, в котором он живет, как ни старается прикинуться европейским человеком, напротив, это делает обращение его неловким, угловатым и вовсе не похожим на обращение турка старого закала, турка аристократа, которое при всей своей важности очень приятно и, несмотря на вежливость, не лишено достоинства. В наружности Омера-паши много недоброго. Говорят, может быть, это говорят его завистники, что ему не стыдно обмануть турка, потому что он плохой мусульманин и не грех обмануть христианина, потому что, турок не ставит это себе в грех. Надо правду сказать, что, отрекшись от христианства, он здесь, вдали от Константинополя, весьма мало заботится о своей новой вере.

Омер-паша женат был на девушке из порядочного семейства в Кронштадте (в Трансильвании), которую выписал к себе вместе с сестрой. Впоследствии ему понравилась сестра. Слухи носятся, что он избавился от жены слишком по-турецки и женился на ее сестре. У него есть молоденькая девочка; не знаю, право, дочь ли его? Он готовит ее замуж за своего племянника, которого также выписал из Кроации и обратил в магометанство. Этот молодой человек, известный под именем Тефик-бея, быстро подвигается по службе: ему еще не более 21 года, а он уже майор к общей зависти турок.

В Подгородице Муширу понравилась какая-то мусульманка, и он взял ее себе в жены, но при выходе из Подгородицы отделался от своей новой жены.

Таков был человек, который, вступая в борьбу с Черногорией, объявил при самом вступлении, что он через неделю будет в Цетине!

Нельзя не заметить, что Черногория сама ускорила это нападение Омера-паши, но то несомненно, что это нападение было неизбежно: приготовления делались со всех сторон, войска стягивались, положительно было известно, что несколько батальонов отправилось из Константинополя к границам Черногории. Впрочем, для черногорцев было даже лучше, что Омер-паша ускорил свое нападение.

Черногорцы в последнее время чаще прежнего вступали в сшибки с турками, особенно на северных своих границах. В сентябре месяце (1852 года), они узнали, что Жюлек-бей находился в Гаско, турецком селении, отстоявшем на день пути от Черногории, и решились предпринять против него чету, чтобы отомстить за двух пешивцев, которым он отрубил головы. Жюлек был храбрейшим сподвижником Омера-паши во время действий его в Боснии и Герцеговине; сражавшийся сначала против правительства, он впоследствии соединился с ним. Омер-паша постиг, какую пользу можно извлечь из этого человека и пощадил его жизнь. Жюлек сделался ревнителем ислама и, конечно, этому человеку Омер-паша обязан большею частью успехов своих. Пока черногорцы достигли Гаско, Жюлек оставил уже это селение и ехал в Никшич с отрядом человек в 300. Ничего не подозревая, внутри собственных владений, среди бела дня, он отделился от отряда, который замедлял его ход, и с 20 человеками отправился вперед. Черногорцы в числе 200 человек, по преимуществу катунян, узнали о его приближении и засели на пути. Когда Жюлек-бей поравнялся с ними, они выскочили из засады и окружили весь его небольшой отряд. Жюлек и его люди сражались до последней крайности, стараясь пробиться сквозь толпу или по крайней мере выждать приближение своего отряда. Отряд, в котором находилось и все семейство его, заслышав выстрелы и никак не полагая, чтобы простая чета могла проникнуть так далеко внутрь границ и решиться на явное нападение, в испуге обратился в Гаско. Жюлек и все 20 человек были умерщвлены. Черногорцы в торжестве принесли их головы в Цетин. Тогда Осман-паша, сын известного своею неимоверною жестокостью Салимана-паши Белградского, так же жестокий, но гораздо скрытнее и лукавее своего отца, Осман-паша, знавший хорошо страну, в соседстве с которой жил столько лет, напал в Черногории на след измены. У покойного владыки жил очень долго любимый им слуга некто Радован, из нахии Пипери, который остался в этой же должности и при князе Данииле; но не столько недовольный им, сколько соблазняемый надеждами и богатыми подарками Османа-паши, он решился отправиться к нему и увлек за собой несколько старшин из фамилии Божовичей, из той же нахии. Опираясь на эту измену и расточая подарки, деньги и обещания, Осман-паша успел отделить пиперян, негодование которых еще прежде было возбуждено тем, что Даниил хотел обложить их небольшою податью подобно остальной части Черногории. Конечно, в случае дальнейшего успеха турок, они сделались бы опасными врагами черногорцев, но и в настоящее время эта неожиданная измена одной из храбрейших нахий, которая могла выставить до трех тысяч оруженосцев, была главнейшею причиною некоторого успеха турок. Напасть явно на нахию и силой оружия