моральные склонности уже обращены в нужную сторону. Сюнь-цзы больше выглядит реалистом: у нас есть необработанное сырье, но ему нужно придавать форму и шлифовать — отсюда и различие, которое он проводит между врожденной природой (поддающейся примитивным желаниям) и приобретенной природой (которая формируется воспитанием и обучением).

Века спустя, в эпоху Сун (960–1279), в битве конфуцианских умов верх одержит точка зрения Мэн-цзы — его взгляды на человеческую природу станут общепризнанными, а Сюнь-цзы будет обесславлен за искажение подлинной традиции Конфуция. С тех пор как в XIII в. было составлено «Троесловие» («Сань цзы цзин»), оно надолго оставалось самой популярной книгой для домашнего обучения маленьких детей. В тексте чуть больше пятисот иероглифов, из которых сформированы строки по три иероглифа в каждой с чередующейся рифмой — его легко запоминать наизусть. На протяжении семисот лет первые строки этого текста на всю жизнь высекались в памяти бесчисленных поколений детей и учеников:

Люди рождаются на свет,

Собственно, с доброю природою.

По природе взаимно близки,

По навыкам взаимно удаляются[57].

Взращивание побегов

«Троесловие» продолжает: «Дети без ученья ничего не обещают хорошего. Если в детстве не научатся, чего ожидать в старости?» Идет ли речь о том, что без плотницких инструментов доске не придать нужную форму, или же о том, что без заботы садовода не вырастить дерево прямым, — Мэн-цзы и Сюнь-цзы сходятся в непоколебимой убежденности, что человеческий характер требует доработки. Конфуцианцы настаивают: независимо от того, какова их врожденная природа, людям, чтобы стать достойными членами цивилизованного общества, требуется воспитание. При этом подразумевается, что те, кто уже достиг нравственных высот (мудрецы среди нас), должны откликнуться на призыв учить и воспитывать других. Конфуцианская мораль непременно требовала передавать знания другим (обучаю, следовательно, существую). Здесь конфуцианцы обращаются к одной из основных ипостасей, связываемых с Учителем и его главными адептами: они предстают искусными педагогами, стремящимися постоянно учиться и задающими всем остальным четкий стандарт самообразования и самосовершенствования.

В «Лунь юй» Конфуций выступает в первую очередь наставником, который при любой возможности подчеркивает важность обучения. Он настолько погружен в учебу, что забывает поесть, не думает ни о чем другом и не замечает наступления старости («Лунь юй», 7.19). С несвойственной ему нескромностью он заявляет, что никто не сравнится с ним в любви к учебе («Лунь юй» 5.28, 7.2). Конфуций по сей день пребывает в статусе первого в китайской истории человека, посвятившего всю свою жизнь обучению других. В Китае веками прославляли его как главного Учителя. Его день рождения (28 сентября) на Тайване до сих пор отмечается как День учителя. В официальных публикациях, выходящих в материковом Китае, его называют «мыслителем» и «просветителем». Продвижение образа Конфуция как успешного педагога отражает многовековую и непоколебимую веру в то, что любой человек может стать лучше благодаря учебе. Из любой ситуации можно вынести урок: «Если я иду с двумя людьми, то у них обязательно есть чему поучиться. Надо взять то хорошее, что есть у них, и следовать ему. От нехорошего же надо избавиться» («Лунь юй», 7.23). Конфуций также выступает за то, чтобы учиться всю жизнь, он видит в обучении накопительный процесс: «В пятнадцать лет я обратил свои помыслы к учебе. В тридцать лет я обрел самостоятельность. В сорок лет я освободился от сомнений. В пятьдесят лет я познал волю Неба. В шестьдесят лет научился отличать правду от неправды. В семьдесят лет я стал следовать желаниям моего сердца и не нарушал ритуала» («Лунь юй», 2.4).

Он ожидает от своих учеников большого прилежания. Они должны уметь думать и решать задачи самостоятельно:

Того, кто не стремится [к достижению знания], не следует направлять [на правильный путь]. Тому, кто не испытывает трудностей в выражении своих мыслей, не следует помогать. Того, кто не в состоянии по одному углу [предмета] составить представление об остальных трех, не следует учить («Лунь юй», 7.8).

Мэн-цзы вторит ему: «И в обучении тоже много мастерства. Тот обучающий, который окажет нерадивому пренебрежение в поучениях, этим также вразумит его, вот и все» («Мэн-цзы», 12.16). Конфуция также изображают как такого учителя, который был готов помочь любому тянущемуся к знаниям и старался всем дать возможность учиться. Отбирая учеников, он не делал различий по финансовым или социальным критериям. Он принимал любую плату, которую ученики могли предложить за его труд: «Даже если мне принесут связку сушеного мяса, я не откажусь обучить» («Лунь юй», 7.7). И действительно, Янь Хуэй, лучший ученик, которого Конфуций хвалит больше всех, был беден. Но следует, однако, иметь в виду, что в контексте эпохи приглашение к учебе, теоретически адресуемое Конфуцием всем желающим, на деле подхватывалось лишь привилегированными слоями. Только семьи элит могли позволить себе освободить молодых или взрослых мужчин от работы в поле. Уроки в Древнем Китае оплачивались в основном из частных источников. Учителям нужно было дарить подарки и платить вознаграждение, а это лишало возможности учиться почти все простонародье.

В первых строках «Лунь юй» Конфуций предлагает довольно узкое определение учебы: «Учиться и время от времени повторять изученное, разве это не приятно?» («Лунь юй», 1.1). Учеба не должна быть чисто теоретическим, абстрактным, интеллектуальным занятием (хотя на деле изучение конфуцианского канона предполагает заучивание наизусть довольно больших объемов текста). У обучения, по Конфуцию, есть практическое измерение: оно состоит из понимания и повторения, теории и практики. «Учиться и не размышлять — напрасно терять время, размышлять и не учиться — губительно» («Лунь юй», 2.15). Учеба — это прежде всего нравственное упражнение: «Учитель учил четырем вещам: пониманию книг, моральному поведению, преданности [государю] и правдивости» («Лунь юй», 7.24). Учителя обязаны подавать моральный пример, их слова не должны расходиться с делами. (Это также означает, что ученики будут высоко ценить те качества, которые увидят у своих учителей.) Конфуций почти слепо верит в то, что человеку присуще стремление обретать знания и становиться лучше, хотя стоящая за ним мотивация иногда воспринимается им критически: «В древности учились, чтобы [совершенствовать] себя; ныне же учатся, чтобы [хвастаться] перед другими» («Лунь юй», 14.25). Тем не менее, как бы ни был приятен сам процесс учебы, следует избегать стяжания знаний без намерения применять их на практике. В этом смысле Конфуций был реалистом: «Нелегко найти человека, который, проучившись три года, не мечтал бы получить казенное жалованье» («Лунь юй», 8.12). Здесь его взгляды созвучны тревогам множества современных студентов, которые задумываются, кем они смогут работать, получив высшее образование.

В программу конфуцианского образования для элит входили история, литература, ритуалы и музыка; основной упор делался на тексты, в