общественные роли. Человек мыслится не как конкретная и одномерная личность, а как собрание множества ролей. Вместо Джона — обособленного и неповторимого человека со специфическими чертами характера (застенчивого, отзывчивого, умного, иногда эгоистичного, но скромного) перед нами предстает Джон-отец, Джон-учитель, Джон-сын, а также ученик, муж, любовник, налогоплательщик, работник, начальник, поэт, шутник и так далее. Вписываясь в общество, Джон постоянно должен помнить о своем месте и о своей роли. Меняющиеся обстоятельства заставляют вас подстраивать под них свои ролевые модели. Чтобы реализовать себя успешно, необходимо уметь вживаться в нужную роль в любом контексте. Если с этой задачей не справиться, то порвется сеть взаимоотношений, связывающая вас с окружающими людьми. В рабочее время Джон может быть заслуженным профессором, привыкшим господствовать над (более или менее) восхищенной студенческой аудиторией. Но если он примется в той же манере читать лекции жене и детям за ужином, то реакция, скорее всего, будет отрицательной. Иными словами, действия человека должны определяться не особенностями его характера, а взаимоотношениями с окружающими.

Пять основных типов общественных взаимоотношений описаны в трактате «Учение о середине» («Чжун юн»), приписываемом внуку Конфуция Цзы Сы (483–402 гг. до н. э.):

Всепроникающее Дао Поднебесной [включает] пять [видов отношений], а то, чем [оно] приводится в действие, исчисляется тремя [качествами]. А именно: отношения между правителем и подданным, отцом и сыном, мужем и женой, старшим и младшим братьями, другом и другом — эти пять [видов отношений] и есть всепроникающее Дао Поднебесной. Мудрость, человеколюбие и мужество — эти три [качества] и есть всепроникающее Дэ Поднебесной. То, чем оно (Дэ) приводится в действие, есть одно-единое («Чжун юн», 20).

Этот текст также восхваляет такую добродетель, как искренность (чэн). Она свойственна людям в разной мере (мудрецы обретают ее от рождения, простые смертные ей обучаются), поэтому нужно неустанно трудиться над ее развитием.

Огромную значимость для конфуцианских устоев общества имела семья. Именно в семье дети и взрослые осваивали социальные навыки и обязанности, которые потом проецировались на уровень государственной жизни. Правитель считал народ своей семьей; народ же проявлял по отношению к нему преданность и послушание, подобные тем, что практикуются в семье. Конфуцианцы полагали, что главной силой, регулирующей человеческое поведение, выступает не государство с его институтами, а патриархальная семья с действующими в ней законами родственных отношений. (Патриархальная семья характеризуется преемственностью власти по мужской линии; на первом плане в ней предки-мужчины, фигура отца, сыновья.) Управляемая традициями, конвенциями и ритуалами, которые значили не меньше, чем навязанные извне законы, семья — об этом речь пойдет в следующей главе — оказала огромное воздействие на китайскую правовую мысль.

Начнем с ребенка. Детство можно определить как минимум двумя способами. В первую очередь можно рассматривать ребенка с природной точки зрения: это человек определенного возраста, находящийся в конкретной стадии физиологического и психологического развития. Во-вторых, детство определяется и как своеобразный статус: это жизненная стадия, соотносимая с определенным нормативным поведением, практикуемым в контексте семьи, местного сообщества, школы и так далее. Традиционно в Китае обращали внимание главным образом на социальное определение детства.

В Древнем Китае детей не считали полноценными людьми. Китайские мыслители не проявляли особого интереса в отношении детства или процессов детского развития. Ребенок попадал в их поле зрения лишь после того, как научался ходить и говорить. Но даже с учетом сказанного детство обычно представлялось как переходная стадия, предшествующая взрослости. Разумеется, учителя философии с удовольствием использовали образ ребенка, когда он удачно подкреплял их аргументацию. Для Лао-цзы хрупкий младенец служил иллюстрацией того, что за кажущейся слабостью нужно видеть источник силы: «Кто содержит в себе совершенное дэ, тот похож на новорожденного. Ядовитые насекомые и змеи его не ужалят, свирепые звери его не схватят, хищные птицы его не заклюют. Кости у него мягкие, мышцы слабые, но он держит [дао] крепко» («Дао дэ цзин», 55). Конфуций замечал, что молодежь нужно уважать: «Откуда нам знать, сравнится ли следующее поколение с нами?» («Лунь юй», 9.22). Выше мы видели, как Мэн-цзы использовал образ ребенка, который падает в колодец, чтобы пояснить свою точку зрения на природу человека. Другая распространенная метафора, корни которой прослеживаются вплоть до «Ши цзин» и «Шу цзин», сравнивала отношения правителя и подданного с заботой родителя о младенце. Но ни один из этих образов ничего не говорит ни о достоинствах юности, ни о реалиях, с которыми дети сталкивались в обществе, приравнивавшем ум и мудрость ко все более глубокой старости.

В старом Китае переход от детства к взрослости происходил в промежутке от четырнадцати до девятнадцати лет. Совершеннолетие юношей отмечалось церемонией надевания шапки, девушкам скрепляли волосы шпильками. О детях редко говорили как о детях. В китайских текстах чаще встречается образ не по годам развитого ребенка, который демонстрирует взрослые навыки и умения, предвещающие в будущем яркую личность, например способность декламировать огромные отрывки из классических текстов. (Стоит напомнить, что юные Конфуций и Мэн-цзы играли в храмах и понарошку проводили ритуалы.) Проявления родительской любви, переживания за детей или описания детских игр практически не представлены в произведениях того времени. Редкий пример можно найти в трактате «Хань Фэй-цзы», причем ирония в том, что, по замыслу автора этого фрагмента, упоминаемые здесь детские игры столь же далеки от реальности, как и писания древних: «Играя, дети делают вид, будто комья земли — это рис, грязная вода — суп, а щепки — кусочки мяса. Но на закате им нужно вернуться домой и поужинать, потому что рис из земли и суп из грязи хороши в игре, но их нельзя есть» («Хань Фэй-цзы», 11)[59].

Конечно, сказанное не означает, что проявлять чувства по отношению к детям запрещалось. Тем не менее основное внимание в китайских источниках все же уделяется их общественной жизни и тем аспектам развития ребенка, которые предвещают то, каким взрослым он станет. Достоинства и добродетели, ценившиеся в детях, были вполне взрослыми: «Прилежание венчается успехами, рассеянность не приносит пользы» — так заканчивается «Троесловие». Детство — необходимый промежуток времени, в который характер ребенка должен был приобрести качества, требующиеся для последующего «взрослого» успеха в общественной жизни.

Социум, высоко ценящий государственное служение и моральные устои, придавал огромное значение предсказанию того, какая личность сформируется из ребенка, а также способам влияния на складывающийся характер. В календарях указывались дни, благоприятные для деторождения. Дети, появившиеся на свет в несчастливые дни, могли вырасти болезненными или обрести дурной характер. В криках новорожденного или в каких-то выделяющихся чертах его внешности усматривали признаки будущей личности. Новорожденных, которые «выли как волки», согласно «Цзо чжуань», ждала горестная жизнь. Физиогномика — трактовка особенностей характера и поведения на основе физических черт — фигурировала в