страха и сострадания». Мэн-цзы твердо уверен, что каждый мгновенно кинется на помощь ребенку — но почему? В конце концов вы и сами можете утонуть или же не сумеете спасти ребенка и будете обвинены в его смерти. Мэн-цзы утверждает, что по своей природе любой человек бросится спасать ребенка — немедленно, не раздумывая. Вы прыгнете в колодец за малышом, потому что это диктуется вашим моральным устройством: врожденные зачатки нравственности активируются инстинктивно, без какого бы то ни было рационального размышления. Нет никакой внешней мотивации, которая бы заставляла вас действовать. Вы спасаете ребенка не потому, что он из вашей семьи. Вам не требуется специальное образование, чтобы сочувствовать своим собратьям. Не думаете вы и о возможной награде и общественном признании.

Это прекрасно, но если у всех людей одинаковые природные наклонности, то почему некоторые становятся хорошими, а некоторые дурными, почему одни многого достигают в жизни и живут благополучно, а другие нет? Мэн-цзы признает, что в каждом из нас заложена и потенция плохих поступков. Людей, по его мнению, можно сбить с пути, но они поддадутся этому, только если их естественные склонности оказались нарушенными, заблокированными или неразвитыми. Задача в том, чтобы взращивать нужные побеги (поливать цветы, но не сорняки). Отсюда и его ответ Гунду-цзы: «Повинующиеся велениям своего великого [органа] тела делаются великими людьми, а повинующиеся велениям своего малого [органа] тела становятся ничтожными» («Мэн-цзы», 11.15). Стремление к материальному богатству и физическим удовольствиям, таким как еда и секс, — часть человеческой природы. Но Мэн-цзы предостерегает: им нельзя позволять затмевать внутренние моральные ориентиры. В политическом плане это означает, что правитель должен разделять материальные удовольствия со своим народом. От сердца-разума требуется оценка импульсов, исходящих от чувств. Оно решает, идут ли желания (наш малый орган) вразрез с врожденными моральными склонностями (нашим великим органом): «Орган, ведающий ушами и глазами, не размышляет, а заслонен от размышления всякими предметами. Когда эти предметы вступают в связь между собою, они увлекают его, вот и все. Что касается органа, ведающего сердцем, то он размышляет. Когда размышляет, то обретает нечто, а если не размышляет, то не обретает ничего. Если то, что даровано нам Небом, прежде всего установить на том органе, который у нас является великим, тогда тот, который является малым, не сможет отнять этого дара. Только так и делаются великими людьми, вот и все» («Мэн-цзы», 11.15).

Мэн-цзы понимает, что у неверного нравственного выбора может быть множество причин. Возможно, это слабая воля, возможно, психологические травмы, возможно, воспитания не хватило для того, чтобы ростки нравственного чувства проклюнулись и пошли в рост. Многие проходят путь к человечности только наполовину. Мы живо сочувствуем тем, кто находится рядом с нами (семье, друзьям, соседям), но выйти за пределы ближнего круга гораздо труднее. Это чувство знакомо любому, кто жертвовал на благотворительность. Мэн-цзы поясняет его на примере Сюань-вана, правителя царства Ци, который освободил жертвенного быка, потому что не мог выносить вида испуганного и невинного животного, ведомого на убой. У вана явно включился импульс сострадания. «Такого сердца вполне достаточно, чтоб быть ваном», — сказал узнавший об этом Мэн-цзы. Однако после этого правитель велел заменить быка бараном. Люди сочли, что Сюань-ван попросту скуп и потому заменил большое подношение малым. «Зачем же вы сделали такую замену?» — спросил Мэн-цзы. Сюань-ван объяснил, что сострадание его не распространилось на барана, потому что он не видел это животное живым, а быка видел. Мэн-цзы использует этот случай, чтобы высказать скрытое осуждение и пояснить, почему его собеседник-правитель не способен понять и облегчить страдания своих подданных. Дело в том, что, сочувствуя страданию, которое он наблюдал своими глазами, владыка был безразличен к страданию, скрытому из виду («Мэн-цзы», 1.7).

Но, несмотря на препятствия и помехи, которые не позволяют росткам нашего морального чувства протянуться к другим, Мэн-цзы непоколебимо уверен в том, что врожденные склонности людей к добру будут прорастать всегда. Природа человека восстанавливает себя сама, снова и снова. Он описывает это прекрасной аллегорией (которая, кстати, не ускользнула от внимания современных защитников окружающей среды):

— Деревья на Бычьей горе [Нюшань] когда-то были прекрасными, но из-за близости к пригороду большого владения их обрубали топорами и секирами. Можно ли было считать их тогда прекрасными? Все, что за дни и ночи вырастало на них, что увлажнялось дождями и росами, было не чем иным, как той жизнью, которая рождается из почек и побегов. Мало того, по горе гоняли коров и овец, да еще и пасли их на ней, вследствие чего она сделалась словно вылизанная. Видя ее такой, люди начали считать, что на ней никогда не было никакого леса. А разве таковым было свойство этой горы от природы? Взять хотя бы то, что существует в человеке. Разве в нем нет сердца, испытывающего нелицеприятность и справедливость? («Мэн-цзы», 11.8).

Бычья гора символизирует неугасимую веру в человеческую способность восстанавливаться вопреки всему и поступать правильно.

Но, хоть Мэн-цзы и призывает нас поощрять высокую нравственность в других, в его идеализме есть толика реализма. Невозможно заставить человеческую природу расцвести за одну ночь, ей нужно произрастать изнутри, медленно и постепенно. Человеческий характер следует совершенствовать в правильном темпе, соблюдая тонкое равновесие между природой и воспитанием:

Среди жителей владения Сун был такой, который возымел печаль по поводу того, что его всходы на поле не растут. Он начал подтягивать их руками из земли. Вернувшись домой сам не свой от таких усилий, он сказал своим домашним людям: «Ну и намаялся же я сегодня! Я помогал всходам расти!» Сын его побежал в поле разглядывать ростки, а они все завяли. В Поднебесной мало таких, которые не помогали бы всходам расти. Но пользы всходам не только не приносят, а губят их как те, кто не пропалывает их, полагая, что в этом нет пользы, и оставляет их на произвол судьбы, так и те, кто подтягивает руками ростки из земли, якобы помогая этим их росту («Мэн-цзы», 3.2).

Взгляды Мэн-цзы на природу человека повлияли и на его политическую философию. Если сострадание и человечность способны побуждать людей тянуться друг к другу, то это должно происходить и с власть имущими. Да, правитель, проявляющий человечность и поступающий как следует, вдохновит народ поступать так же («Мэн-цзы», 8.5). Но философ считает, что призывать правителя к ответственности должны его подданные. Правители и государства служат благополучию народа, а народная поддержка есть нравственная мера легитимности правления. Мэн-цзы — первый философ, который открыто заявляет, что плохих правителей нужно свергать (и, соответственно, что убийство их не будет