– Блеск! Да! Да! Я это обожаю!

– Но при одном условии. Чтобы быть членом команды, надо иметь хорошие оценки. Так записано в правилах. Члены футбольной команды должны иметь не ниже среднего балла по всем предметам, и к тебе это тоже относится. Так что если хочешь быть членом команды, тебе придется взяться за уроки прямо сейчас.

Гиллель обещал. Для него это было спасением.

14

Двадцать шестого марта 2012 года меня разбудил телефонный звонок. На часах было пять утра. Звонил мой агент из Нью-Йорка.

– Это попало в газеты, Маркус.

– Ты про что?

– Про тебя и Александру. Вы на первой полосе в самом популярном таблоиде страны.

Я ринулся в ближайший супермаркет, он был открыт 24 часа в сутки. Там как раз выкладывали из деревянного поддона стопки газет, обернутые в целлофан.

Я схватил одну, разорвал целлофан, вытащил газету и в полном смятении прочел:

Тип в микроавтобусе был фотографом. Он не первый день наблюдал и следил за нами. И продал эксклюзив газетке, печатавшей неприглядные истории из жизни знаменитостей.

Он видел все, с самого начала: как я воровал Дюка, как мы с Александрой были в Коконат-Гроув, как Александра приходила ко мне. Все говорило о том, что у нас роман.

Я перезвонил агенту:

– Это надо пресечь.

– Невозможно. Они отнюдь не дураки. Ни утечек, ни анонсов в интернете. Все фото сделаны из общественных мест, без прямого вторжения в личное пространство. Не подкопаешься.

– У нас с ней ничего не было.

– Да хоть бы и было.

– Нет между нами ничего, говорю тебе! Должен быть способ изъять эту газетенку из продажи.

– Они всего лишь высказывают предположение, Маркус. Все вполне законно.

– Она в курсе?

– Надо думать. А если нет, то через час будет в курсе.

Я подождал час, потом поехал к дому Кевина и позвонил в ворота. Камера домофона включилась, значит, кто-то меня видел, но ворота не открылись. Я позвонил еще, и наконец дверь дома отворилась, и вышла Александра. Она подошла к решетке.

– Ты крал собаку? – Она испепелила меня взглядом. – Потому он вечно и торчит у тебя?

– Всего один раз. Или два. Потом он сам приходил, честное слово.

– Не знаю, стоит ли тебе верить, Маркус. Это ты позвал прессу?

– Что? Слушай, мне-то это зачем?

– Не знаю. Может, для того, чтобы я порвала с Кевином?

– Александра, ты что! Только не говори, что ты и вправду так думаешь.

– У тебя был шанс, Маркус. Восемь лет назад. Прекрати ломать мне жизнь. Оставь меня в покое. Мои адвокаты свяжутся с тобой, и ты дашь опровержение.

Балтимор, Мэриленд, весна – лето 1995 года

В Монклере я все больше чувствовал себя изгоем.

Я сидел взаперти в Нью-Джерси, а в Оук-Парке меня готова была принять в объятия райская жизнь. Там была уже не одна чудесная семья, а две – Балтиморы и Невиллы, которые к тому же подружились. Дядя Сол и Патрик Невилл вместе играли в теннис. Тетя Анита предложила Джиллиан Невилл участвовать в волонтерской помощи интернату Арти Кроуфорда. Гиллель, Вуди и Скотт все время тусовались вместе.

Однажды в начале апреля Гиллелю, который каждый день читал “Балтимор сан”, попалась заметка о музыкальном конкурсе на федеральном радио. Желающим участвовать предлагалось подавать заявки и слать на радио аудио- или видеозапись двух песен в своем исполнении. Победитель получал возможность записать в профессиональной студии пять композиций, одну из которых должны были крутить на радио в течение полугода. Естественно, у дяди Сола была потрясающая камера последней модели, и, естественно, он разрешил Вуди и Гиллелю ею воспользоваться. И я, сидя в своей тюрьме в Нью-Джерси, каждый день выслушивал по телефону возбужденные рассказы о том, как движется проект. Всю неделю Александра по вечерам репетировала у Гольдманов, а на выходных Гиллель и Вуди засняли видео. Я подыхал от ревности.

Но конкурс не конкурс, а мы все трое, Вуди, Гиллель и я, остались с носом: вскоре Александра пришла к Балтиморам со своим дружком Остином. Это должно было случиться: семнадцатилетняя красавица Александра вряд ли остановила бы свой выбор на пятнадцатилетних садовниках, у которых, на их беду, даже волосы на лобке еще не выросли. Она предпочла нам парня из своей школы, папенькиного сынка, красивого как бог и сильного как Геркулес, но глупого как пробка. Он приходил в наш подвал, разваливался на диване и не слушал песни Александры. Музыка его интересовала как прошлогодний снег, а она только музыкой и жила; тупица Остин этого так и не понял.

Результаты конкурса должны были объявить через два месяца. За это время Александра сдала на водительские права и на выходных, по вечерам, когда Остин без нее шел куда-нибудь с приятелями, заезжала за нами к Балтиморам. Мы шли пить молочные коктейли в “Дейри-Шек”. Парковались на тихой улочке, растягивались где-нибудь на лужайке, глазели в ночное небо и, открыв дверцы машины, слушали музыку, которую передавали по авторадио. Александра подпевала, а мы воображали, как ее песню без конца крутят на радио.

В такие моменты казалось, что она наша. Мы болтали часами. Нередко темой разговоров становился Остин. Только Гиллелю хватало дерзости задавать вопросы, которые готовы были сорваться с уст у всех троих:

– Что ты делаешь с этим придурком?

– Вовсе он не придурок. Он иногда грубоват, но вообще очень славный парень.

– Это точно, – насмехался Вуди, – небось в машинке с откидным верхом ему слегка проветривает голову.

– Нет, серьезно, – защищала его Александра, – его просто надо узнать поближе.

– Да какая разница, придурок он, и все, – огрызался Гиллель.

В конце концов она говорила:

– Я его люблю. Вот так.

Слова “я его люблю” разрывали нам сердце.

Александра не выиграла конкурс. Все, что она получила, – это сухое письмо с извещением, что ее кандидатура не прошла. Остин сказал ей, что она проиграла, потому что петь не умеет.

Говоря по правде, когда Вуди с Гиллелем позвонили мне с этой новостью, какая-то часть меня вздохнула с облегчением: мне было бы тяжко сознавать, что ее карьера началась с конкурса, который откопал Гиллель, и с видео, целиком записанного Балтиморами. Но мне было очень обидно за нее, я знал, как ей был важен этот конкурс. Я собрался с духом и, выяснив через телефонистку ее номер, позвонил ей – на что не отваживался ни разу, хотя желание это снедало меня все последние месяцы. К моему великому облегчению, она сама сняла трубку, но разговор начался не лучшим образом: