– Наш молодой государь после болезни ведёт себя престранно, – осторожно продолжил Голицын, приняв молчание собеседника за одобрение. – При его батюшке, царство ему небесное, это было бы неслыханно – приехать в губернию и за пять дней не найти времени встретиться с местным дворянством… Сначала он два дня возился с купчишками, потом с жандармами, а теперь уже вторые сутки проводит среди разночинных инженеров и техников, в этом рассаднике вольнодумства – техническом обществе…

– Уважаемый Григорий Сергеевич, – по-восточному нетерпеливо дёрнув бровью, наконец, вступил в диалог вице-губернатор. – Мне известно и это, и ещё многое другое. Но я хотел бы услышать от вас не только причитания, но выводы и конкретные предложения. Если государь решил поиграть в Петра Первого, что должны делать те, кто не хотел бы оказаться в положении Хованских и Милославских?

Главноначальствующий кавказской администрации заметно вздрогнул.

Третьей фамилией в партии, первоначально составившей оппозицию Петру Первому во главе с Софьей, были как раз Голицыны…

– Дражайший Михаил Александрович, – впервые по имени-отчеству назвал гостя Голицын, – уверяю вас, что целиком и полностью на вашей стороне, но посмотрите, какой из меня comploteur?[30] Стар, простите, я для этих забав…

Князь Накашидзе поставил недопитый бокал, вплотную подошёл к сановнику и, заложив руки за спину, буквально пронзил его своими чёрными глазами.

– Фальк меня предупреждал, что вы так и ответите, – с плохо скрываемой насмешкой произнёс он, растягивая слова. – Да, впрочем, я и сам не сомневался… Ну что ж, дело ваше. В таком случае от вас требуется только одно – всеподданнейше рекомендовать и добиться назначения моей персоны на должность губернатора Баку. И можете быть свободны![31]

– В каком смысле, голубчик? – встревожился Голицын.

– В самом прямом, ваше сиятельство, – криво усмехнувшись, бросил Накашидзе, направляясь к выходу. – Освобождайте кресло – отправляйтесь в имение, в столицу, одним словом, туда, где более мягкий климат. Тут скоро изменится погода и будет слишком жарко для таких нежных чувствительных натур, как ваша…[32]

Остановившись в дверях, Накашидзе ещё раз взглянул в глаза Голицыну с какой-то жалостью и, мгновенно став серьёзным, произнёс с ярко выраженным кавказским акцентом:

– Надо же кому-то выполнять ваши обещания, чтобы никто не подумал, будто мы можем только языками молоть![33]

1900.

Декабрь. Биби-Эйбат

Руководитель подпольной социал-демократической организации Баку инженер Красин уже второй день откровенно манкировал своими прямыми обязанностями руководителя строительства Биби-Эйбатской электростанции. Не до этого. Требовалось срочно собрать мозаику из различных кусочков информации, лавиной обрушившейся на него за последнюю неделю. Последней каплей, переполнившей чашу непонимания происходящего, был обычно хмурый и раздражённый друг и начальник Классон, вернувшийся со встречи с царём в состоянии детской эйфории.

И вот теперь Леонид Борисович в который раз перебирал и раскладывал, как пасьянс, карточки с описанием последних событий. Картинка категорически не складывалась.

Итак, ещё раз.

Первая карточка – на собрании с промышленниками царь объявляет о поддержке предприятий – государственных закупках, кредитах и даже личных инвестициях.

Вторая – монарх будет поддерживать не всех, а только тех, кто создаст условия труда наёмным работникам… Та-а-ак, продолжительность рабочего дня… жильё… отдых… Да это же просто списано с программы Плеханова!

Третья – самодержец грозит лишением монаршей милости тем, кто откажется играть по его правилам. Обосновывает нежеланием в будущем гасить стачки и бунты… Прямо указал заводчикам, что они своей жадностью гробят репутацию престола. Ну, что ж, здоровый инстинкт самосохранения проснулся… Однако, если так пойдёт и дальше, его самого от капиталистов спасать придётся… Стоп!

Карточка № 4 – покушение. Кто? Зачем? Не связано ли оно со всеми этими неожиданными новостями? Царь едет в Баку с революционными реформами, и его кто-то хочет остановить… Кто-то, кто от этих реформ пострадает в первую очередь. А что? Это версия! И кто же это может быть?

Пятая – встреча с жандармами. Присутствующий на собрании капитан Ресслер, завербованный Красиным, приволок список монарших вопросов с таким лицом, будто поймал ископаемого ящера. А вопросики-то интересные… И задавал он их не просто так. Да и не вопросы это даже, а готовый план действий и приглашение включаться в работу… Особенно этот кунштюк с «Искрой»! Это уже вызов! Эх, не тем ты это говорил, Николаша, не тем… Там одна извилина, да и та от фуражки. Они тебя даже не поняли, в отличие от меня. Хотя нет… Ну, не может же он… Одним словом, надо проверить!

– Роберт Эдуардович! Когда у вас назначена аудиенция? У меня есть интересное предложение, и я им охотно поделюсь, но с одним условием – вы возьмёте меня с собой…

1900. Декабрь.

Бакинское жандармское управление

Двубортный мундир жандармов повторял мундир армейских драгун, был традиционного темно-синего цвета, разве что на воротнике отсутствовали цветные клапаны. Обшлаги и воротники офицерских мундиров украшали серебряные петлицы из кованого галуна. Алая выпушка придавала вполне строгий и вместе с тем нарядный внешний вид, дополняемый погонами образца гражданских чиновников военного ведомства – серебряным с алым подбоем.

Такого скопления носителей этих франтоватых мундиров Бакинское жандармское управление не видело со дня основания. И это вместе с тем, что в Поти и Тифлис были отправлены многочисленные оперативные группы, в задачи которых входило расследование покушения, освобождение кабинета министров и свиты его императорского величества из вынужденного заключения на императорской яхте, выяснение деталей происшествия на яхте и связей между ним и тифлисским инцидентом.

Оставшиеся в Баку бурно обсуждали последние новости и итоги внепланового совещания с монархом, а удостоенные аудиенции делились своими впечатлениями от личной беседы с ним, просто отдыхали и сплетничали, освобождённые на время командировки от повседневной рутинной текучки в собственных управлениях и участках.