– Да, ваше величество! – согласно вздохнул Красин, не отрывая глаз от множества красных точек на карте. – Маниловщиной попахивает или, точнее, кампанелловщиной. Честно говоря, я пока не вижу, каким образом можно реализовать столь смелый план…

– Кампанелла, – усмехнулся император, прохаживаясь вдоль стола, – считал абсолютно необходимым условием существования своей утопии отмену частной собственности. Вы с этим не согласны, Леонид Борисович?

Красин прикусил губу. Он мог поклясться, что этот насмешливый взгляд и этот голос он уже где-то видел и слышал, однако развёрзшиеся перед ним грандиозные перспективы электрификации России сбивали с привычного холодно-расчётливого течения мыслей, которые путались, наслаивались и поглощали без остатка весь аналитический ресурс, не давая сосредоточиться.

Вот эта ироничная фраза про частную собственность встряхнула инженера, заставила оторваться от карты и взглянуть на государя, после чего ему показалось, что прямо в зрачки вонзились два стальных кинжала, а мысли опять завертелись в беспорядочной бешеной карусели.

«Странно, – успел подумать Красин, – а на портретах его глаза выглядят совсем по-другому…»

– Да-а-а-а, – задумчиво протянул император, поворачиваясь спиной к инженеру и направляясь к письменному столу. – Если вас так смутил достаточно скромный план самой первичной промышленной модернизации, даже не знаю, стоит ли показывать что-то ещё?

– Ваше величество, – твёрдо произнёс Классон, – наше поведение продиктовано исключительно растерянностью от масштаба преобразований, которые вы задумали. Воспринимайте наши слова не более чем здоровый пессимизм практиков, которые прекрасно понимают, с какими трудностями столкнётся реализация столь смелых проектов.

– Да разве это масштаб? Разве это преобразования? – усмехнулся император, возвращаясь к рабочему столу. – Это только минимальные условия для действительно серьёзных трансформаций всей нашей жизни, в результате чего будет полностью побеждён голод, создано более двадцати миллионов рабочих мест и внутренний продукт, достаточный для обеспечения товарной независимости…

И с этими словами император аккуратно положил поверх карты ГОЭЛРО внушительную папку с более чем вызывающим названием: «План преобразования природы»[35].

Несколько минут полной тишины, нарушаемой только сосредоточенным сопением и шелестом переворачиваемых страниц, были прерваны тихим голосом Красина:

– Ваше величество, материал настолько внушителен по объёму и по содержанию, что я просил бы вашего разрешения ознакомиться с ним более обстоятельно. Разрешите забрать это с собой?

– Да, конечно, – живо отозвался император. – В настоящее время он не представляет собой какого-либо секрета, как любые фантазии на свободную тему. Давайте я только подпишу ваш экземпляр, чтобы не возникло недоразумений с жандармами, которые помнят, что входили вы с пустыми руками, а выходите с документами.

Чиркнув несколько слов, император закрыл папку, вручил инженерам и церемонно откланялся, любезно разрешив являться без доклада, если возникнут вопросы или предложения.

Выйдя из приёмной и рассеянно пройдя несколько шагов, Красин автоматически открыл папку и вдруг остановился как вкопанный, из-за чего следующий за ним Классон чуть на него не налетел.

– Что случилось, голубчик, – всполошился Роберт Эдуардович, – вам нехорошо, вы так бледны!

– Нет-нет, ничего, всё в порядке… – вымученно улыбнулся Красин, – не обращайте внимания, просто немного устал… Да вот ещё и перчатки забыл в кабинете у государя… Вы это, езжайте обратно без меня, а я вернусь, заберу их и потом пройдусь – подышу свежим воздухом…

Адъютант в приёмной, ни слова не говоря, встал и распахнул перед инженером двери. Император стоял у окна и задумчиво смотрел на причудливый бакинский ландшафт, стремительно тонущий в зимнем вечере.

– Удивляешься, как быстро проходит день, – глухим голосом произнёс он, не оборачиваясь, – а потом понимаешь, что это был не день, а жизнь… Вы что-то забыли, Леонид Борисович?

– Нет, – покачал головой Красин и, раскрыв папку, положил её на подоконник рядом с императором. – Скорее, нашёл, – и осторожно, как будто боясь обжечься, коснулся кончиками пальцев небрежной надписи по диагонали первого листа: «Нине от Кобы».

В это же время. Поти. Яхта «Штандарт»

Аркадий Францевич Кошко[36], совсем недавно назначенный начальником сыскного отделения Рижской полиции и срочно командированный на Кавказ, с любопытством разглядывал легенду жандармерии – начальника секретной части Дворцовой полиции генерала Ширинкина.

«Легенда» явно пребывал не в лучшем состоянии. Мешковатые синяки под красными от недосыпа глазами эффектно венчались короной из седых всклокоченных волос, которые генерал периодически приглаживал дрожащими пальцами.

– Мне вас рекомендовали как лучшего сыщика, – неуверенно начал Ширинкин, застёгивая уже изрядно засаленный мундир и приглаживая непослушные волосы. – Ваши коллеги говорят, что вы умудряетесь раскрыть даже те преступления, которые все остальные считали безнадёжными. Мне кажется, что у нас как раз такой случай.

– Вы переволновались, – как можно мягче улыбнулся сыщик, – хотя я прекрасно вас понимаю: быть публично обвинённым в нападении на офицера при таких… кхм, пикантных обстоятельствах – это крайне неприятно. Но могу вас успокоить – пока нет ничего страшного. Зато есть много странного. Первое – мичман Головин путается в показаниях, рассказывая про детали нападения. Можно, конечно, отнести это на частичную амнезию вследствие травмы, но уверенно опознать именно вас он точно не может. Помнит генеральские погоны, аксельбант, фуражку, надвинутую на глаза, и голос, который, простите, подделать можно даже шутейно, – и Кошко, картинно выставив вперёд ногу и приглаживая волосы, произнёс голосом Ширинкина его первую фразу: «Мне вас рекомендовали как лучшего сыщика». – Поэтому мне нужно, чтобы вы вспомнили, как вы хранили верхнюю одежду, кто имел к ней доступ, пропадало ли что-нибудь из обмундирования за последнее время? Не скрою, вопросы эти странные, как, впрочем, и предположения, что кто-то мог вообще разгуливать в вашей шинели в пять утра по палубе. Но странности тут только начинаются. Кто-то вырвал лист судового журнала за этот день. Это вряд ли был предыдущий вахтенный офицер – Головин был обязан обратить на это внимание. Это мог быть сам Головин или следующие за ним вахтенные офицеры…