4 — платежное средство. Эта функция тесно связана с предыдущими. Она как бы практическое, утилитарное следствие предыдущих — физический предмет или все чаще — электронный файл, позволяющий зарегистрировать трансакцию.

5 — ну и далее: деньги — стандарт отложенного по времени платежа. То есть деньги измеряют, привязывают будущие обмены, трансакции к сегодняшним.

6 — измеритель труда, хоть и далеко не совершенный, у многих есть справедливые претензии к тому, как «тугрики» оценивают их вклад в общество. Но ничего лучше не существует, лучше так, чем никак или по-советски — решением обкома.

7 — накопитель стоимости. Действительно, можно копить, конечно, сигареты или пачки сливочного масла и бутылки коньяка. И в кризисных ситуациях именно так часто и бывает. Но в нормальном экономическом положении копить стоимость удобно только в деньгах (хотя некоторые предпочитают все же золото, а в последнее время и в биткоинах или других криптовалютах).

Накопленные средства могут стать и становятся капиталом, но это уже принципиально новое состояние, о котором надо говорить отдельно. С ним же связана функция кредита.

Кроме того, деньги направляют экономическое развитие. Без их «указующего перста» экономике необходим Госплан и Госснаб, а те, как показала советская практика, не способны адекватно справиться с этой задачей (подробнее об этом в главе «Рубль — это многое объясняет!»). И помимо всего прочего, деньги — это инструмент экономического контроля. Он, разумеется, не абсолютен, но с помощью так называемой монетарной политики (см. главу «Волшебная веревочка процента») можно до некоторой степени усиливать или ослаблять экономические тенденции. И сколько, скажите, из этих функций обеспечил несчастный разрезанный чек? Довольно много, между прочим. Хотя, конечно, за его «спиной» маячила вся мощь национальной валюты. Откуда же жителям города было знать, что он, этот чек, — самозванец?

Сложнее дело обстоит с биткоинами и другими криптовалютами — пройдитесь по списку денежных функций, и сразу станет ясно, что, увы, далеко не со всеми ними и не в полном объеме они пока умеют справляться. И неизвестно, когда они эти роли освоят, может быть, и никогда. А если так, то, значит, полноценными деньгами им не стать.

Товар против символа

Эти два термина чаще всего встречаются в определениях денег. Но вступают между собой в противоречие, я бы даже сказал, в схватку и требуют от вас определиться: на чьей вы стороне? Из всего мной уже написанного, наверно, понятно, что я свою ставку сделал довольно твердо, я — за символ. Хотя понимаю и сторонников первого. Вот, например, мой коллега по «Известиям», а ныне один из директоров весьма уважаемой компании Михаил Бергер очень эмоционально реагирует на этот спор: он «категорически не согласен» с теми, кто отвергает товарные качества денег. Ведь у денег есть своя полезность, а значит, и своя стоимость. У денег есть цена, разве нет? Добывая кредиты для своего бизнеса, высчитывая, сколько надо будет в месяц и в год платить за эту жизненно необходимую субстанцию, трудно думать иначе. Это же вам не абстрактные теории — это реальная практика. Да и любой нормальный человек, практик, а не теоретик, мыслит так же, говорит Бергер. Он знает, он может отложить часть своей зарплаты и «продать» ее — за некоторую сумму. Причем надо еще «поторговаться» — то есть выяснить, какой банк, по какому депозиту и на каких условиях ее «купит». И наоборот, взяв кредит на стиральную машину, ты тоже платишь за деньги банку и тоже сначала прицениваешься, как бы «купить» их подешевле. Есть цена, есть купля-продажа, как же можно спорить с тем, что деньги — товар, хоть и специфический? Да я и сам уже предлагал модель, в которой именно деньги рассматриваются как желанный всеми товар, за который каждый из нас платит свои «деньги» — наш труд, изготовленные нами товары, наше время, наши таланты… Модель эта, мне кажется, очень помогает пониманию механизмов спроса-предложения. Как интеллектуальное упражнение и даже, возможно, основа для некоторых математических расчетов полезно. Но…

Все же, положа руку на сердце, не согласен. Товар в моем представлении должен обладать конкретными потребительскими качествами. После переработки из зерна будет хлеб, из нефти — бензин и так далее. Ну, так из денег вообще все что угодно получить можно, возразят на это. Но это уже софистика — не из самих же денег, физически, не из этих разноцветных бумажек, не из этих фантиков будут извлечены всякие чудесные потребительские полезности, а из чего-то другого — хотя, конечно, с их помощью, как инструмента. И насчет цены. Разве сами деньги мы продаем и покупаем? Нет, мы торгуем «временем денег». Иначе говоря, мы их сдаем или берем в аренду. Пользуемся и возвращаем. И за эту аренду, как и за аренду чего угодно другого, платим. У этой аренды есть цена — тоже постоянно меняющаяся в зависимости от обстоятельств. Есть, кстати, еще одно объяснение, не противоречащее, впрочем, предыдущему. Кредит — это продажа «упущенной возможности». Мог бы сам с этими деньгами таких дел наворотить! Столько полезного накупить, столько удовольствия получить (или даже бизнес новый начать). А вот нет, принес это все, временно по крайней мере, в жертву, одолжил вам. Так извольте мне за все эти упущенные возможности заплатить. Есть, кстати, еще и проблема инфляции — аналог амортизации других взятых в аренду товаров. Ее ведь тоже надо как-то компенсировать — но это уже отдельная песня, вернее глава этой книги под названием «Волшебная веревочка процента».

Не стоит вдаваться в крайность и считать, что вне денег не бывает материальных отношений между людьми. Нет, бывает и без денег. И я имею в виду не только бартер. Когда даришь любимой женщине бриллиант. Когда воруешь велосипед. В таких действиях нет обмена, нет цены. Но стоимость есть, она никуда не делась. Существовали общества, в которых подарки играли центральную роль. В 950 году до нашей эры царица Савская соревновалась с Соломоном не только в мудрости, но и в щедрости: кто кого перещеголяет дорогими дарами. Я уже упоминал потлатч — обычай, существовавший в общинах североамериканских индейцев вплоть до ХХ века, — социально обязательный обмен подарками. Канадские власти в какой-то момент вынуждены были даже объявить потлатч уголовным преступлением: их беспокоило, что порой индейцы залезали в тяжелые долги, и целые семьи вынуждены были подолгу ходить чуть ли не голодными, лишь бы позволить себе подарить что-нибудь подороже. Такие вот, как сказали бы сейчас в России, понты, но на самом деле обычай, пойти против которого не могла заставить порой даже угроза тюрьмы. Социальный успех, личный статус