Обрастая шлейфом знакомств и протекций, он превращается в своего рода комету, появление которой с энтузиазмом приветствуется обитателями тонкожурнальной галактики. «Его зарисовки были нарасхват», — констатирует Бондаренко. Съездив в одну командировку, он «легко, интенсивно» сочиняет тексты для двух-трех газет и журналов: «Литературной России», «Кругозора», «Смены», «Сельской молодежи», «Семьи и школы». Если первый-второй текст обычно подписан просто «Александр Проханов», то третий, почти везде, — «специальный корреспондент Александр Проханов». В «ЛитРоссии», куда он таскает шедевры один за другим, на него даже начинают косо поглядывать: редакторы осторожно выведывают, не имеет ли он доступа к платоновской вдове, не пользуется ли платоновским архивом. И не мудрено — как еще прикажете смотреть на автора, начинающего свои рассказы в такой манере: «Вошла в жизнь Черепанова эта тихая женщина Алена Макарьевна, как входит белый туман с лугов в вечернюю рощу и висит в ветвях, светел и чист. Не скажут они за день друг другу двух слов, не побудут вместе минуты, а радость ему такая, словно все сокровенные мысли ей передал» («Прорыв»).

Деревянная игрушка из села Полховский Майдан.

Через знакомых его втягивают в орбиту «Литературной России» — газеты, которая существует по сей день, «номера этой полуграмотной газеты с тюремной версткой, как застигнутые врасплох вампиры, уносились в черные дыры небытия сразу после выхода из типографии», — вспоминает писательница Анна Козлова, работавшая здесь в начале XXI века. Не то было в 1967 году. 24-полосный еженедельник Союза писателей тоже был аналогом современных глянцевых изданий. Здесь можно было наткнуться не только на Солоухина и Василия Белова, но и на рассказ Роальда Даля (что с того, что печатался он под шапкой «Империалистическая стадия развитого капиталистического строя с особенной очевидностью обнажила его антинародную сущность и органические пороки»). А чуть позже и на очерки Саши Соколова, который пришел сюда на два года в 1969-м (вряд ли они с Прохановым были знакомы, но Соколов мог слышать о нем, и как знать, когда в 1971-м он уедет в свое «Заитилье» работать егерем и писать роман, не скопирует ли он биографию своего старшего коллеги?). В 1967–1968 годах Проханов опубликует здесь несколько важных текстов, в том числе «Тимофей» (про слепого), «Свадьбу» (где опишет брачный обряд, виденный им в селе Дьяконово, колхоз «Россия», в Курской области) и «Красную птицу». Красная птица в мире Проханова — вальдшнеп. «Знаете, как он выглядит?» Нет. «Большая птица с таким вытянутым бекасиным клювом (показывает) — и глаза сзади, почти на затылке. Охотиться нужно на зорях, вечером».

К 1967 году спецкору «ЛитРоссии» не до охот. Ему наконец, удалось запрыгнуть на последнюю ступеньку перед стартовой площадкой.

«Я шел от села к селу, и движенье мое по земле отмечалось в газете очерками и рассказами, а впечатления копились для книги, в которой действовал человек, посвятивший себя движению, и картины народной жизни становились для него частью его собственной жизни».

Таким образом, в течение всего этого периода, «песенного цикла», он вовсю пьет эту «атомную энергию» народного творчества. Во-вторых, обкатывает образ странствующего аэда, певца и собирателя одновременно, наращивает мускулы для того момента, когда понадобится сделать решительное усилие. И «Свадьба», и «Степанида Прокофьевна» — исходники, сырье для «Иду в путь мой».

Многие тексты из «ЛитРоссии» в самом деле унесутся в черные дыры небытия сразу после выходы из типографии, но он не зря таскался сюда на редколлегии.

Во-первых, редакция «ЛитРоссии» сидела в том же здании, что «Литературная газета», так что рассказы и репортажи Проханова замечают соседи и предлагают ему съездить на Сорочинскую ярмарку.

Во-вторых, на «Свадьбу» клюнет еще кое-кто.

Полулегальное проникновение в ЦДЛ и знакомство с Трифоновым. Объяснение тайны названия «Человек с яйцом».

Автор копается в «Иду в путь мой» и пытается не ерничать. Высокодоходный бизнес деревенщиков.

Описание лопасненского ангела

«Мне назначил здесь встречу Юрий Валентинович Трифонов», — скучающим голосом отвечал молодой человек на вопрос цэдээловской вахтерши о цели, своего прибытия. Проникнув в фойе, нелегальный мигрант проигнорировал гардероб и приткнулся в том месте, где сейчас отгорожен закут для кассы кинозала. Освоив эту территорию, он тут же полез за пазуху и, как мистер Бин, неожиданно извлек оттуда цветастый предмет размером с маленькую дыньку-«торпедо». Критически осмотрев свой реквизит, который оказался расписным деревянным яйцом, гость заведения принялся со значением демонстрировать его прохожим, вопросительно заглядывая в глаза всем мужчинам старше себя. Поскольку тот, кого он ожидал, все не шел, молодой человек принялся поигрывать своим странным предметом, небрежно подбрасывал его, прятал в карман, опять доставал; лакированное яйцо, как стробоскопический шар на дискотеке, отражало удивленные физиономии литераторов. Кончилось тем, что гимнастические упражнения с деревянным семенником привлекли внимание одной из служительниц: клацнув челюстями, она уже направилась было к постороннему с твердым намерением указать ему на дверь, но тут ее обогнал крупный сутуловатый мужчина, которого трудно было бы узнать в толпе, если бы не его курчавые волосы и вывороченные негроидные губы. С уважением оглядев нелепый аксессуар, он подал его хозяину руку и спросил: «Проханов?»

Мегера поджала губы и сделала вид, что ничего особенного не произошло.

Проведя молодого человека вглубь, в Дубовый зал, Трифонов усадил его за стол под витражом и предложил выбрать что-нибудь из меню; в ожидании официантки, не удержавшись, он осведомился у своего гостя, что это за яйцо. Тот понял, что игра пошла по его сценарию, и, потерев кончик носа, доверительно наклонился к своему собеседнику: «Видите ли, Юрий Валентинович…»

— Подождите, а зачем вы подбрасывали это яйцо, пока ждали его?

— Ну, я хотел выглядеть важным, яйценосным человеком.

Про Майдан он узнал случайно — отправленный женой на Люблинский рынок с целью закупки провианта, он наткнулся на крестьянку, торговавшую странным товаром, не вписывавшимся в скудный здешний ассортимент, который проигнорировал бы даже и Джанни Родари. Узнав, откуда продавщица, — Полховский Майдан, Горьковская область, он мчится рассказывать о своем «открытии» в редакцию «Сельской молодежи», где ему мгновенно оформляют командировку в «деревню игрушечников».

«И было мне весело видеть в поезде, как серьезный майор из кармана в карман перекладывал деревянные майданские яйца», — напишет он в своем очерке о поездке и, скорее всего, соврет, потому что майора он наверняка выдумал, а яйца и другие приобретения, по гривеннику за штуку, рассматривал сам, коротая время в поезде «Горький — Москва».