что его не страшат

ее предупреждения.

«Эй, чур, не влюбляться», – сказала она,

и Фернандо заверил: «Нет-нет!»

Он думал, она на крючке, но совсем не такой

получился ответ.

«Ты сводишь с ума» – ясна этой фразы теперь

неуместность;

Бесстрастность стиха раскололась о глупую

честность.

Ждал шанса годами он, теперь остается лишь

сдаться.

Его сердце в открытке, но ей ни к чему, легко

догадаться.

«Умно, – говорит она, пряча картонку в карман. —

Я вижу, ты умный».

И он улыбается, он позабыл, что планировал быть

хитроумней.

Когда позвонила она сообщить, что разорвана

с Джоном помолвка,

Услышал намек и аванс он в ее формулировках.

А поездка из Бруклина в Квинс, только чтоб с ним

повидаться?

И залезла в постель к нему тут же. Так в чем

же ему сомневаться?

Его не смутило, что она пробыла две недели,

не сообщив, надолго ли в гости.

Он завтрак в постель подавал ей с фужером вина

на подносе.

Он быстро привык быть мужчиной ее и спать

рядом с ней на боку,

За ручку держать, когда она маме кричит

в телефон: «Нет-нет, в этот раз не смогу!»

Прошлое – крах, настоящее – хлам, с будущим

лишь перспектива ясна,

Не считая того, что уже на носу, – Валентинова

дня.

Он знал, что быть надо нежным, но сантиментов

не гнать чепухи.

Почувствовав действия жажду, он сочинил

ей стихи.

Решил он добавить ехидства, но не доходить

до сарказма,

Затем лишь, чтоб гостье сказать, как она

невозможно прекрасна.

Чтоб хрустнуло сердце ее, а он бы помог

ей осколки собрать.

«Ведь мы обсуждали, просила же не поздравлять».

Фернандо подумал: ведь это другое,

антивалентинка, по типу прикола.

И что дарить девушке, которая хочет лишь

трахаться и диетической колы?

Циничные стихи о любви, горькие, но с капелькой

меда.

И все же решил он, что лучше бы не объяснять

вещи такого ей рода.

Вместо этого он извинился, мол, да, вышло совсем

неудачно.

Венди, увидев, как он расстроен, пообещала себе

быть с ним помягче.

«Мне понравилось», – соврала она, хотя на самом

деле ее это очень пугало:

Не успела сбежать из одной западни, как в другую

почти что попала.

Фернандо красивый и добрый, был рядом, когда

это так нужно было,

Но Венди боялась того, что случайно его

охмурила.

Он нравился ей, и, по правде, такого бойфренда

мечтала она отыскать,

Но не сомневалась, что будет ошибкой сейчас

продолжать.

Сбежав от венца, она поняла, что ей нужен покой,

а не гром,

Но «оставьте в покое» звучит странновато, когда

ворвалась в чужой дом.

Ты спишь под его одеялом – ведь это же что-

нибудь значит

С учетом годов ожиданий, надежд и сомнений

в придачу.

Прибавьте полмесяца пьянства, бесед о былом

и без дела,

В сердце его она ненароком залезла, хотя

не хотела.

Пусть даже они могут быть счастливы вместе,

Но не стоит сейчас затеваться вчерашней невесте.

Допустим, их мелкие дрязги вполне примиримы,

Однако с чего он вдруг взял, что ей нравятся

рифмы?

И если Фернандо почувствовал связь с ней,

почему же не смог догадаться,

Что этот прием – совершенно не то, за что стоило

браться?

Стихи у него недурны, но слащавы, он слишком

берет широко.

И были они для нее или же по существу для него?

Фернандо так близок ей, но он же такой

отчужденный.

(К тому же тут снова до гроба любовь – могла

просто выйти за Джона.)

«Прости», – так думал Фернандо, но не говорил,

вспоминая свою неудачу.

«В порядке он», – думала Венди, но понимала:

едва лишь не плачет.

С этим стихом сентиментальная дрочка вышла

хитро.

Стать Арлекином веселым хотелось Фернандо,

но получился Пьеро.

Сидели они и молчали, тишины их окутала

плотность.

Казалось лишь черствостью то, что, по сути,

сплошная жестокость.

Подумал он: есть еще шанс выступить по существу

откровенно,

Но вышло: «Вся суть была в том, что

ты великолепна».

«Ну нет…» – она начала, осеклась, а Фернандо

сказал: «Все ок, я не смог утерпеть.

Решил, что уж лучше вот так, чем смолчать,

а потом пожалеть».

Вдруг вспомнил: друзьям рассказал он о ней,

и ответил приятель-юнец:

«Я жду не дождусь, чтоб узнать, каков

все же будет конец».

Ему говорила сестра: «Берегись, бродячим

сердцам суждено в этом мире блуждать».

Он не был почти удивлен, когда Венди сказала:

«Вообще, мне пора уезжать».

Фернандо молчал: что тут скажешь? Отсчет уже

дан.

Две страстных недели рассеются в воздухе вскоре,

как будто туман.

Он простыни в стирку швырнул, скорее

растерянный, чем удрученный.

Венди в метро в ожидании поезда успела послать

сообщение Джону.

Стихи сочинять нелегко, даже если слова

накопились и хором трубят.

Человека читать нелегко, но еще тяжелей

ощущать, как читают тебя.

Максимально среднестатистическая

Люсинда, максимально среднестатистическая, крайне обыденно проснулась в своей ничем не примечательной квартире. Она надела нормальную одежду, взглянула в стандартное, насколько это возможно, зеркало, посмотрела на свое вполне заурядное отражение и подумала: «Ага, пойдет».

Она села в машину (нормальную) и поехала на работу (нормальную). Все было бежевым, отштукатуренным и вполне ок. Это был очень обычный день, как, в принципе, и любой другой, единственной примечательной деталью было то, что один раз она не смотрела на телефон целых восемь минут подряд.

Она пообедала за рабочим столом. «Цезарь» с кейлом и газировка.

Термостат был выставлен на 21,5 градуса.

В тот вечер она вернулась в ничем не примечательную квартиру. На ужин разогрела пасту, которую приготовила вчера, – паста не была выдающейся, но и совсем плохой тоже не была. Люсинда съела порцию приемлемого размера, затем два с половиной часа смотрела передачи о ремонте, пока отвечала на рабочую почту, и пошла спать.

Сначала у нее не получалось уснуть, поэтому она посчитала от трехсот до нуля семерками, затем восьмерками, затем девятками. В 3:32 она проверила, не было ли у нее новых сообщений – но их, естественно, не было, потому что на часах было 3:32 ночи. Было довольно нормально не получать сообщения в 3:32 ночи. Это было нормально, обычно и это то, чего Люсинда заслуживала.

Люсинда проснулась утром с ноющей шеей, что было тоже вполне заслуженно.

Пробки по дороге на работу были нормальными. На автостраде была жуткая авария, что статистически соответствовало обычному положению дел. По радио прозвучали восемь очень популярных песен,