вершинные в нашем житейском ощущении счастья? Тогда и самая бесшабашная радость простительна нам.

Да ведь можно и опередить тех обстоятельных людей, которые сочинят нам трактат о русском веселье. Тем более что существует эта соблазнительная возможность — взять, как Пушкин, в проводники по святочному селу самое Татьяну и поглядеть, чем в эти вечера занят православный люд.

Татьяна, как я думаю, жила недалеко от Михайловского. В Тригорском, например. Есть у Татьяны здесь подруги, такие же «русские души», как она сама, — Екатерина и Мария, а также Анна и Евпраксия. Нынче наступит Васильев вечер, и тут с нетерпением ждут молодого и ласкового ко всем соседа Пушкина. А он сейчас велел запрягать коня в сани с медвежьей полстью (на дворе — морозец) и думает, наверное, о том, чтобы, не дай Бог, не попался ему навстречу поп, или заяц не перебежал дорогу, да чтобы Арина Родионовна некстати не вышла на крыльцо с забытым носовым платком…

Вот раздался звон колокольчика у крыльца. Это Пушкин. Он вбежал — чёрный, улыбчивый, живой, как ртуть, стал сбивать рукой, одетой в вязаную варежку, сосульки с бакенбардов. За ним, виновато виляя хвостом, вошла собака. Её не стали гнать: знали — Пушкин заступится.

…Стали гадать на воске. Пушкин взялся быть консультантом. То ли в самом деле знал. То ли прикидывался и готов был подшутить. Судя по серьёзному взгляду, кажется, в этот раз почтение к гаданию будет соблюдено.

Сторожу Агафону велено было принести ведро воды студеной. Девицы взяли по бокалу прозрачному, зачерпнули из ведра. Стали лить сквозь материно обручальное кольцо нагретый воск. Попадая в холодную воду, воск мгновенно застывал, схватывался в виде затейливых фигурок.

«Татьяна любопытным взором на воск потопленный глядит…» — отлилась у Пушкина строчка, которую он не знает ещё, куда определить. Но то, что этот вечер обязательно запомнится ему и, отстоявшись, ляжет со временем в затейливое кружево грандиозного, уже начинающего бередить воображение замысла, абсолютно ясно.

Пушкин поочерёдно брал бокалы, рассматривал их на просвет. Благо, свечи были яркие, праздничные. Фигурки, в основном, похожи были на покосившиеся церквушки. Это значило, что всем можно обещать скорое замужество… Анне, которая была постарше других, и считалось уже, что она несколько засиделась в девках, гадали особо. Вместо воску плавили олово старых ложек и так же лили его в холодную воду. И ей Пушкин нагадал скорую свадьбу. Жалел нынче Александр Сергеевич деревенских подруг своих. Жалел, а потому и был щедрым. Смеялись все его одинаковым посулам.

Потом из-под стола заметали по очереди мусор, искали хлебное зерно — тоже к замужеству.

Сняли все кольца свои, связали ниткой единой. И Пушкин снял было с большого пальца «талисман», подаренный ему в Одессе молодой княгиней Воронцовой, да Прасковья Александровна не допустила, чтобы эта «басурманская штука», не дай Господь, не повлияла на русскую забаву и не испортила правдивые святочные предвещания. Да и на судьбу чью-нибудь не повлияла.

И от этого останется у Пушкина строчка: «Из блюда, полного водою, выходят кольца чередою…». Надо было медленно вынимать из воды связанные ниткой кольца и внимательно слушать, что происходит за окном. Это серьёзное дело доверили девушки Пушкину, а сами сидели настороже, чутко прислушиваясь и стараясь не пропустить своего кольца. Татьянино кольцо вынулось потом у Пушкина, когда кто-то неожиданно грянул за окном «песенку старинных дней» со словами: «Там мужички-то все богаты…» и т. д. Александр Сергеевич будто не заметил этого. Во всяком случае, комментировать не стал. Только позже, уже в романе, он даст такую отгадку этому случаю: «…сулит утраты сей песни жалостный напев: милей кошурка сердцу дев».

Видно, тогда уже смысл этого гадания не был достаточно знаком большинству, потому что поэт посчитал нужным уточнить его (в романе, конечно, а не при том памятном гаданье в Васильев вечер) специальным примечанием:

«Зовёт кот кошурку

В печурку спать.

Предвещание свадьбы: первая песнь предвещает смерть». Хотя, может быть, всего этого в тот вечер и не было, а Пушкин специально придумал это для романа, потому что надо было подготовить читателей к тому, что будет чья-то погибель на страницах его.

А уж этот-то насмешивший всех случай был точно. Вывесили за окошко ключи и щётку. Погасили свечи, чтоб темней было, и стали ждать — кто пройдёт мимо, а ещё лучше, если заденет или ключи, или щётку. Тогда надо будет спросить: «Как звать?». Какое имя прохожий назовёт, таким будет имя суженого. По жребию выпало спрашивать Анне.

И надо же так случиться, что неугомонный старик Агафон, от скуки, опять пошёл за водой в прорубь. И мимо окна. Ключи зазвенели…

Чу… снег хрустит… прохожий: дева

К нему на цыпочках спешит

И голосок её звучит

Нежней свирельного напева:

Как ваше имя? Смотрит он

И отвечает: Агафон.

Смеялись все. И особенно Агафон, уронивши пустое ведро и обессиленно приседая на корточки… И, осмелевши, подлил масла в разгоревшееся веселье. Рассказал давнее, незабытое.

— Как был помоложе, так тоже гадали. У нас другое было. Девки ходили в сараюшки да овец лентами обвязывали, а кто и коров… Утром смотрели, чья овца или корова станет головой к воротам, то готовь девка приданное, замуж нонче возьмут. Если боком, аль хуже того, задом — куковать тебе, девонька, ещё год в ожидании… Вот как-то раз начали наши девки ворожить да гадать, пошли в овчарух, значит, повязали овец поясами. А мы, робята молодые, чтоб, значит, досадить им, овец-то поразвязали, наловили собак, да их поясами и окоротали, да в овчарне и оставили. Девки наши поутру-то пришли, глядь, а вместо овец — собаки. И что ж бы вы думали. Ведь девки-то те замуж повыходили да и жили всю жизнь с мужиками своими, как собаки цепные. Я вот со своей тоже намаялся…

* * *

…Этот ли, или иные вечера повлияли, но в «Евгении Онегине» и в самом деле собрано множество сведений, которые замечательно ложатся в нашу энциклопедию (будем по-прежнему так громко называть наше дело) пушкинского суеверия.

«На месяц зеркало наводит…». Лучшее время для гадания с зеркалом был вечер, да когда ещё луна слегка покрывается налетающими облаками. В зеркале вместо полного месяца может отразиться тогда лицо милого дружка, завтрашнего жениха. Если Пушкин докапывался до истоков и этого суеверного занятия, то он мог узнать, что пришло оно к нам из древней Греции. На языке фессалийских жрецов называлось оно энонтомантией. На зеркалах, выставляемых древнегреческими чародеями, появлялись писаные красным (думалось, что это кровь) строки, которые говорили о будущем.

Русское гадание