Шрифт:
Интервал:
Закладка:
До сих пор Руженка чистила ковер на одном месте, под роялем, говорила громко, взволнованно, с придыханием, и труба от пылесоса дрожала в ее руке так страшно, что могла вот-вот выскочить. Потом она опомнилась. Подъехала с пылесосом под зеркало к телефону и снова остановилась. Потому что история еще не кончилась.
— С той поры, — продолжала она, — пани Кратинова вся черная, волосы у нее белые как молоко, а лицо бледное и худое, хотя тот, кто на нее хорошенько посмотрит, увидит следы ее былой красоты…
Это было невероятно. Невероятно, хотя мне казалось, все запутанно. А раз запутанно, то я сначала совсем ничего не понял… А потом я стал подозревать, что Руженка чего-то сама напутала, и сказал ей об этом. Не ошиблась ли она или не спутала… Что я вообще не понимаю… И тут она дернула пылесос, бросила трубу и страшно обиделась. Сказала, что до самой смерти мне ничего рассказывать не будет, что все было так, как она рассказывала, и что я вообще ничего не понимаю… Этим она страшно обидела меня, и мы в этот вечер перестали разговаривать. Она схватила пылесос, бросила его в кладовку и ушла в кухню. Два следующих вечера она даже не глядела на пылесос, на третий вечер все же вытащила и стала возить по передней возле часов, но при этом не говорила ни слова. Может, потому, что были дома отец и мать и было это через девять дней после того случая в парке… На следующий вечер после ужина отец все же ушел, ушла куда-то и мама, и тут Руженка вдруг подобрела.
— Мать ушла к жене генерала, — неожиданно сказала она в кухне. — Жена генерала звонила, опять умирает…
Жена генерала была часто больна, но редко звала мать. Звала ее, как правило, только тогда, когда ей казалось, что она умирает. И это происходило не чаще, чем два раза в месяц. Как только мать произносила, что идет к жене генерала, которая умирает, Руженка всегда оживлялась и летела доставать матери траурное платье. А мать ее всегда удерживала и надевала другое, умеренно темное. А теперь, когда мать ушла и отца не было дома, Руженка подобрела и провозгласила, что с той пани Кратиновой было точно так, как она рассказывала, и что она но ошиблась.
— Не дура же я, в самом деле, — заявила она. — И рассказывать умею не хуже Грона. Если хочешь знать об этом был фильм, я видела его с Коцоурковой. Пани Кратинова с той поры несчастна…
И как только она это сказала, я снова стал во всем сомневаться, хотя мы оба и подобрели. Как же может быть пани Кратинова несчастной, раз ее давным-давно нету? Раз она давно мертвая? Раз это случилось еще до жены императора, которую могла знать только бабушка? Итак, хотел я или нет, но Руженку все же спросил, правда осторожно, чтобы она опять не обиделась и не перестала разговаривать.
— Как же это можно? Надеюсь, пани Кратинова,— сказал я очень осторожно, — не появляется… — И тут Руженка с восторгом закричала, что так оно и есть и что она об этом сказала бы мне уже позавчера, если бы я с ней не ссорился… А поскольку это произошло после ужина, отца не было дома, а мать ушла к жене генерала, Руженка быстро достала пылесос и начала чистить ковры — сначала опять в пурпуровой комнате, а потом и в других местах; и я стал за ней ходить из комнаты в комнату, смотря по тому, куда она тянула провод, и слушал. Как же может быть