После усатой оранжевой озими за большим клином черного пара закрасовались такие же необъятные массивы безусой, крупнозернистой и еще не созревшей яровой. Будто солнечным светом налился, засветился солнцем бесконечный лес подсолнуха. За ним тянулись густо покрытые копнами нивы ячменя. А на холмах уже кое-где покрывались копнами и озимые.

Хотя земля еще не просохла после дождя, косари, торопясь убрать урожай, уже были на местах. То тут, то там гудели комбайны, словно корабли, они плыли по безбрежному золотому морю; трещали жатки, поблескивали крыльями самоскидки, и в чистоту пьянящего аромата степей просачивался знакомый Надежде запах машин.

Когда проезжали мимо пшеницы, клонившейся под тяжестью зерен, Микола с гордостью подмигнул Надежде.

— Вот такая и у нас! А может, даже и сильнее: давно не был.

До войны Микола частенько наведывался в подшефный колхоз, до мельчайших подробностей знал его жизнь. Знал, где колхозная земля, какие поля возле какого кургана расположены, чем засеяны, и уже называл их своими.

Надежда ехала в колхоз впервые. Да и выбралась совсем случайно. Этим летом завод не собирался посылать бригады на уборку: самим было трудно. Но судьба урожая волновала и горожан. На селе война особенно подчистила мужские руки. И Морозов, узнав, что у подшефного колхоза отказала молотилка, сразу же поручил Миколе подобрать нескольких слесарей и отправиться на помощь. Жадан посоветовал поехать и Надежде. Может, потому и посоветовал, что как раз попалась ему на глаза.

— Я же мало смыслю в сельскохозяйственных машинах, — попробовала она отказаться.

— А у нас тут никто не кончал института механизации сельского хозяйства, — возразил на это Жадан.

И Надежда смутилась: еще подумает, что она боится трудностей.

— Кого бы еще туда с вами послать? — беспокоился Жадан. — Глаз инженера там очень нужен. — И, завидев Заречного в толпе прокатчиков, оживился. — О, вот, кстати, Заречный и поедет, смышленый парнишка. Вдвоем там приглядывайте. Особенно за механизацией молотьбы. Заречный! — окликнул он Сашка, но, что-то вспомнив, сразу же передумал: — Нет, его не нужно. Езжайте сами…

Надежда покраснела.

Было ясно, что Жадану уже все известно об их отношениях, и именно поэтому Сашка не пускают с нею. Долго, пока не выехали со двора, возилась она в кузове машины, не зная, куда девать глаза от смущения.

Подшефное село своими побеленными хатами с пестрыми крышами — камышовыми, черепичными и горбато-соломенными — раскинулось на самом берегу. Днепр разливался тут широким лиманом. Местные люди называли его «новым Днепром». А когда спрашивали у них, а где же старый, серьезно отвечали:

— Старый под водой.

И в этом, казалось бы, бессмысленном каламбуре скрывался глубокий смысл всей истории могучей реки. Еще совсем недавно, всего десять лет назад, река здесь была значительно более узкой, но невероятно бурной. На протяжении столетий днем и ночью гремела и бурлила вода, проходя через неприступные днепровские пороги, о которых испокон веку ходили страшные легенды. Недаром же в народе и прозвали их «пеклом».

А теперь тут и вправду был новый Днепр, разумом и руками человека поднятый, укрощенный, успокоенный. Он разлился, как море, и сейчас спокойно дремал в солнечном мареве.

На той стороне, едва проступая сквозь дымку, далеко-далеко вдоль берега, словно белые чайки, раскинулись села. Каждое из них, конечно, имело свое название, но в народе все они, как и их подшефное село, назывались по-старому — «казачьими» или «лоцманскими»: еще в давние времена поселились тут потомки казаков из Запорожской Сечи. И именно из них выросла славная когорта отважных лоцманов, которые из поколения в поколение водили плоты по Днепру через пороги.

Когда машина въехала на колхозный двор, на току уже кипело: молотили, веяли, скирдовали и грузили первые подводы нового зерна для отправки на элеватор. Вчерашний дождь прошел стороной, земли подшефных, к счастью, не тронул. Этим летом было столько дождей, что им уже и не рады, и колхозники теперь торопились воспользоваться вёдром.

Молотилка и в самом деле не действовала, однако колхозники не теряли времени: молотили на трех токах сразу — каменными катками с помощью лошадей и волов.

Как только шефы въехали во двор, работа остановилась и все с шумом и гамом бросились к машине.

— Миколаш приехал! Миколаш! — неслось навстречу. Миколу чуть не целовали.

— Ну как же вы там, мои детушки? — запричитала старая женщина, прослезившись. — Живы ли вы там?

— Как видите, живехоньки и здоровехоньки, — бодрился Микола.

— Ох, царица небесная, — жалостливо вздыхала старушка, — что это за злодейство: глядишь ночью, а над вами такие молнии кромешные, страх один. Ну, думаем, погибли наши.

Внезапно в толпе прошелестело: «Атаман идет… Атаман», и все почтительно расступились, давая дорогу старому, сгорбленному, но еще крепкому деду. В постолах, широченных полотняных штанах с напуском, с малюсеньким крестиком на шее, который надела ему мать еще сто два года тому назад, опираясь на длинную клюку, он медленно приближался к притихшей толпе, как суровый апостол. Кожа его рук, лица, опаленная солнцем, обветренная столетними ветрами, напоминала запеченную в золе картофелину, а из-под лохматой седины недовольно светились строгие недоверчивые глаза. Казалось, вот сейчас он поднимет клюку и разгонит всех, чтобы не точили тут лясы в такую горячую пору.

— Здоровеньки булы, шановный атамане! — почтительно поклонился Микола.

— А, то Миколаш тута, — прояснились и потеплели под нависшей седой гривой глаза. И суровый столетний дед, сняв брыль, по старинному обычаю трижды почеломкался с Миколой, как с давним приятелем.

Надежда стояла как зачарованная. Хотя Микола и не успел сказать ей, кто этот старик, но она уже сама догадалась, что это и есть тот самый Вовнига — знаменитый атаман лоцманов, под водительством которого при возведении Днепрогэса были переправлены горы леса через грозные пороги. Она узнала его по портрету, который висит в городском музее в галерее ветеранов строительства рядом с портретами Набатова и Гонтаря. Надежда смотрела на него, и по примеру Миколы ей самой захотелось поклониться ему и почеломкаться с этим прославленным столетним героем.

Но Вовнига сам подошел к ней. Бросил строгий взгляд на Миколу и сухо произнес:

— А юбку зачем привез?

Микола попробовал отрекомендовать ему Надежду как хорошего инженера, но тот, не слушая, сердито отвернулся.

— У нас теперь этого добра своего хоть пруд пруди. Видишь вон, как кобылы, ржут. — И уже совсем сердито: — Ну чего вы тут лясы точите? А ну, айда за работу!

Толпа сразу же растаяла. Не послушаться атамана считалось кощунством. Можно было спорить с председателем, огрызаться на бригадиров, ссориться с руководством сельсовета, но перечить атаману не смел никто. Тут свято соблюдались старые традиции уважения к лоцманам и беспрекословного