— Да, генерал, читать, не вышивать же! Не знаю, даст ли нам враг достаточно времени. Это будет моей последней победой! Знаю, мне не будет от этого так уж много проку, но все-таки может пригодиться. На случай, если они там заставят заполнить бланк.

Я сник. Парикмахерская. “Просто хочу выглядеть презентабельно. Первое впечатление — всегда самое важное”. Чемодан посреди гостиной. Наши взгляды встретились. Я заметил в его глазах отрешенность: он согласился покинуть свой дом.

— Не думай, что это отступление, Коко. И уж точно не капитуляция. Просто отвлекающий маневр. К тому же у меня есть план. У тебя есть чем писать?

Он заметил, что я поглядываю на него с недоверием.

— Хочу продиктовать мои условия, — произнес он. — Понимаешь, я боюсь, что могу их забыть!

Я стал быстро и в точности записывать ручкой на листке бумаги все, что он говорил. Иногда он особенно на чем-то настаивал и требовал:

— Тут обязательно подчеркни. Это очень важно.

Я заполнил целую страницу. Наполеон явно почувствовал облегчение.

— Твой император будет бороться до конца и никогда ни в чем не уступит. Будем на связи, да?

— Да, мой император, мы будем на связи. Всегда.

— Странно, я замерз. Домой?

* * *

Кап-кап-кап — мучительно отсчитывал время подтекающий кран. Мне казалось, капли все громче и громче стучат о раковину. Мне захотелось изо всех сил пнуть маленький чемодан, стоявший в гостиной. Наполеон осматривал свой дом, словно видел его впервые.

— Мой император…

Он вздрогнул. Наши взгляды пересеклись; его голубые глаза словно пытались что-то высмотреть в дебрях памяти, непроходимых, как джунгли. В них, словно лианы, переплетались прошлое и настоящее.

— Вот еще что, дедушка. Капли падают гулко. За окном гнутся деревья. Дуновение ветра.

— Красиво. Похоже на закодированное сообщение Лондонского радио во время войны.

— Это японская поэзия. Хайку.

— А на что нужен этот хай?

— Чтобы понять мимолетность жизни.

Он нахмурился.

— Мимолетность, — продолжал я, — это когда что-то вот-вот исчезнет, и нужно это удержать.

Наполеон начал трясти рукой перед самым лицом, как будто обжегся.

— Давай еще, про эту мимо… как ее там?

Я закрыл глаза. Наполеон, я это чувствовал, неотрывно смотрел на меня.

— Ну вот, послушай. Чемодан среди комнаты. Шар на шкафу. Дом пуст, никого.

— Хорошо. И слов так мало. Можно я тоже попробую?

Он сосредоточился, набрал побольше воздуха и выпалил:

— Прямым в челюсть. Из носа юшка пошла. Нокаут.

И вопросительно уставился на меня.

— Неплохо! — сказал я. — Совсем неплохо.

Его тонкое лицо осветилось бесконечно печальной улыбкой, такой же бесцветной и мягкой, как его седые волосы.

Он снова уходил от меня.

Он не оборачиваясь удалялся верхом на коне в бескрайние пустынные равнины старости. И копыта его лошади выстукивали по мерзлой земле: кап-кап-кап.

— Мой император, — прошептал я. — Мой император…

Я услышал, как в замке поворачивается ключ.

— Жозефина! — воскликнул Наполеон. — Что ты так долго?

Мое сердце бешено заколотилось. Но нет, это была дама, которую нанял мой отец. Дед указал на меня, вытянув руку:

— Благодаря этому месье мы нашли дом нашей мечты. Пойдем, я тебе покажу. Мы состаримся вместе в этом доме и никогда из него не уедем. Да, Жозефина?

— Да, Наполеон, — ответила дама.

— У меня до сих пор песок в ботинках.

Письмо Леонора

Бабушка!

Я пишу тебе, потому что на прошлой неделе случилось кое-что очень серьезное. Сядь, прежде чем будешь читать дальше, и брось на минуту свое рукоделие. А если ты его уже закончила, распусти десяток рядов, ты нам еще нужна. Я поклялся Наполеону, что ничего тебе не скажу, но я говорю, потому что Наполеон уже не совсем Наполеон. Он такой худой, у него столько морщин, что он похож на неглаженую простыню. Даже его волосы, такие белые и красивые, ты помнишь, выпадают целыми пучками. Уже череп стал просвечивать. Иногда он словно покидает наш мир и никого не узнает. Мама называет это “Венецией его жизни”, потому что там люди дрейфуют вне времени, растворяются в тихом манящем лабиринте. А иногда, но все реже и реже, он гордый и величественный и, как и раньше, быстро впадает в гнев. И тогда кажется, что он совсем не изменился. Он с удовольствием хохочет, и его смех так громко разносится по коридорам, что как-то раз из-за этого даже включился сигнал тревоги. Я думаю, смех уходит последним.

К тому же я все понял и про развод, и про новую жизнь. Он хотел навсегда остаться нашим императором, чтобы ты не видела его в таком состоянии, а особенно в этом заведении, где он содержится вместе с другими, которые уже не очень годятся для нормальной жизни.

Да, ты прочитала правильно: он согласился уехать из дома, где всегда жил с тобой. Там, где он теперь находится, места хватает только для приемника, чтобы слушать “Игру на тысячу евро” и портрета Рокки, который мы повесили прямо напротив его кровати. Иногда я думаю, что его семья — это только он, Рокки. Как будто Рокки старается его утешить и говорит: “Иди сюда, не бойся, нам вместе будет хорошо”. Всем остальным он обеспечен, только в пульте телевизора нет батареек, но на это никто не обращает внимания, потому что он все равно его не смотрит. Говорит, что телевизор — для стариков. Так что, как видишь, борьба продолжается.

Ему дали комнату на третьем этаже, оттуда открывается вид на школьный двор. Он может видеть меня, и я тоже его вижу. Дважды в неделю он приходит к нам в класс и садится рядом со мной за парту. Я уверен, ты обрадуешься, когда узнаешь, что он очень хороший ученик, очень внимательный. Он теперь даже говорит по-другому, ты удивишься, расставляет слоги и буквы как придется, и чтобы его понять, нужно вытаскивать их, словно из мешка, и выстраивать по порядку, правда, часто он говорит глазами.

Вот видишь, мы друг за другом присматриваем. Может быть, однажды, поскольку мы соблюдаем осторожность, мы сумеем улизнуть вдвоем — улететь и больше не вернуться. Это я так мечтаю, но на самом деле точно знаю, что он уйдет один, сам, без меня. Раньше я думал, что это невозможно, но теперь уверен, что да. Поэтому, как только он захочет тебя видеть, нужно быть готовой, потому что времени останется мало. Он обрадуется, что ты ему связала свитер. Не сердись, что он тебе не пишет, когда-нибудь я объясню почему.

Целую.

Леонар

Прошло несколько недель.