Я только ответила: у каждого свое Счастье!

С письмами, как с вязанием, начнешь — и не можешь остановиться, но мне пора снова браться за спицы.

Крепко тебя целую

У нас установился ритуал: дважды в неделю после первой перемены Наполеон и еще два-три его товарища, которых он сумел вовлечь в свою последнюю военную кампанию, садились за парты у нас в классе. Каждый обзавелся тонкой школьной тетрадкой, подписанной его именем. Мы с Александром составляли их почетный караул, вызывая насмешки одноклассников, но нас это не волновало. Никто не мог отнять у нас нашу мечту.

Однажды Наполеон остановился перед Александром и внимательно оглядел его со странной шапки до разбитых кроссовок.

— Рядовой Равчиик, — шепнул я ему.

— Рядовой Рав… Хм… Рав — как вас там… Вы славно сражались. Назначаю вас генерал-адъютантом. Моему Коко понадобится помощник, когда его императора с ним уже не будет.

Нам обоим вполне хватило бы места за моим довольно просторным столом, если бы Наполеон не разваливался за ним, занимая его целиком и находя в этом несказанное удовольствие. Я охотно прощал ему помарки, которые появлялись у меня в тетради, когда он толкал меня локтем под руку. В конце концов, он просто был верен себе: его всегда было много.

Товарищи Наполеона тоже хотели взять реванш за какие-то неудачи в жизни, за что-то, что они не недополучили. У каждого была своя мадам Тайандек, с которой надлежало свести счеты. Один не умел делить числа, у другого не сложились отношения с ромбом, третий не осилил спряжение глаголов. Никто из них так и не понял, почему в нашем мире все идет наперекосяк, но на этот вопрос ни они сами, ни наш учитель, ни даже Виктор Гюго, который посматривал на нас из-под стекла в рамке, висевшей над классной доской, не сумели найти ответ.

Последние несколько недель враг ненадолго отступал, как будто не решался войти в школу.

— Сегодня он в отличной форме! — говорил Александр.

Я делал вид, что верю. Какое счастье иногда забыть о реальности! Наполеон сосредоточенно смотрел в учебник, водя пальцем по строчкам. Мы скользили по словам, будто по ледяной горке, на которой могли бы кататься вместе, если бы были в одном возрасте в одно и то же время.

В тот вечер сразу после уроков я попрощался с Александром и отправился навестить Наполеона в его крошечной комнатке. Дед был как-то особенно неразговорчив, сидел и подпиливал ногти (он сохранил эту боксерскую привычку).

Портрет Рокки в рамке под стеклом висел напротив нас.

— Дедушка, ты видишь Рокки? Вот он, здесь.

Он поднял глаза и посмотрел на фотографию. Лицо его осветилось улыбкой.

— Он всегда здесь, — продолжал я, — ты о нем помнишь и думаешь о нем каждый день. Он до сих пор занимает ужасно важное место! Человек ведь не умирает, если о нем помнят. Когда больше некому тебя вспоминать, тогда да, ты окончательно умер, а если есть, тогда это еще не конец. Единственный враг — это забвение, ты как думаешь?

— О, Рокки, он оставил свой след, его забыть невозможно. Он придумал один прием. Такой хитрец! Гораздо сильнее всех нас, вместе взятых.

Не отрывая взгляда от портрета, он по-военному отдал ему честь:

— Привет, артист! Снимаю шляпу! Знаешь что, Коко?

— Не знаю, скажи.

— Смысл жизни, он совсем несложный, он в том, чтобы хорошо провести время с теми, кого любишь. Выкинь из головы все остальное, это не имеет никакого значения. Ты будешь вспоминать, как мы с тобой хорошо проводили время? Эй, мы ведь неплохо повеселились? Скажи, что нам было весело, мне будет приятно.

— Да, мой император, мы неплохо повеселились. Никто никогда так не веселился, как мы.

— Потом ты кому-нибудь скажешь: “У меня был дед, и мне было с ним весело”. Люди тебя поймут.

— Да, скажу, не забуду. У меня был дед, и мне было с ним весело. Постараюсь запомнить.

— Хочешь, я тебе запишу?

Он улыбнулся, и улыбка его была шире лица.

— Ты что, уже умеешь?

— Немного. Раньше никак не получалось, а сейчас, когда ты рядом, не знаю почему, но все пошло как-то само собой. Наверное, когда-то умел, а потом забыл.

Я протянул ему свою тетрадку. Он послюнил кончик ручки, несколько раз приложив его к языку, и принялся рисовать буквы, стараясь не залезать за линейки.

— Вот. Так ты никогда не забудешь.

Уменя был дед и мнесним былаве сило

Несколько секунд мы оба молчали. У меня перехватило горло. Наконец я собрался с духом и проговорил:

— Но мы же еще повеселимся, правда?

— Еще бы, вот посмотришь, скоро будет такое веселье!

Что он имел в виду? О каком веселье он говорил? Меня пробрала дрожь.

Он вдруг смущенно взглянул на меня.

— У меня есть для тебя одно поручение, — пробурчал он.

Он сунул руку под подушку и достал сложенный вчетверо листок бумаги. Протянул мне, но в тот момент, когда я собирался его забрать, отдернул руку и спросил с подозрением:

— Ты не будешь смеяться над своим императором?

— Нет, конечно.

— Поклянись.

— Клянусь.

— Хорошо, тогда возьми. Я написал это сам. Все-таки буквы — штука полезная. Наверное, есть несколько ошибок, но это пустяки, ты все исправишь. Поставь запятые и точки, я их написал отдельно. И поторопись, это довольно срочно. Отправь заказным и запомни как следует: это не…

— …капитуляция, а только отвлекающий маневр.

— Вот именно! Только ты меня всегда понимаешь.

— Я и Рокки.

— Ты и Рокки.

* * *

Я ни о чем больше не мог думать, кроме поручения деда, которое мне предстояло выполнить, и бежал домой по пустынным улицам в лучах солнца, разрезавших пространство четкими линиями. Нужно было торопиться, мир превратился в песочные часы, время утекало очень быстро. Я прикидывал, что, если поспешу, письмо уйдет в тот же вечер, так что дорога каждая минута.

Дверь была приоткрыла. Уверенный, что случилась беда, я толкнул ее. Нас столько всего подстерегает… Мои шаги отдавались гулко в пустом коридоре. Мамина сумка валялась на столике, на полу блестела связка ключей. Сердце у меня упало. Из гостиной послышался стон, и я оцепенел.

Перед мамой стоял Александр, а она, сидя на стуле и держа в руке ватный тампон, обрабатывала ему лицо меркурохромом.

— Я, наверное, похож на клоуна, да? — произнес Александр.

На его пораненном лице засветилась улыбка. Из носа еще сочилась кровь.

— Они увидели, что я один, и пошли за мной, — сказал он и весело рассмеялся. — Я с ними дрался, мне удалось спасти и шарики Наполеона, и шапку.