Мы лежали неподвижно долго, дыхание восстанавливалось толчками. Наши скользкие от пота тела, казалось, уже никогда не отлепятся друг от друга. Ястреб укусил меня за ухо, это было приятно.

– Почему ты никогда так раньше не делал?

– Не шлепал тебя?

– Нет. И это тоже. Все это. – я попыталась кивнуть, чтобы проиллюстрировать необъятность момента, но пустая и сонная голова не желала отрываться от подушки.

– Не знаю. Не было подходящего момента. Настроения. – его голос тоже был ленивым, сытым. Надо было бы встать, но никому не хотелось.

– Так кто тут у нас плохой любовник?

– Все-таки, наверное, я. Простите, ваше высочество, я была неправа в оценке ваших сексуальных качеств.

– Не надо. – Кай наконец-то скатился с меня, лег на бок и придвинул меня к себе. – Не думай, что дело в тебе. Я опытнее…

– …и старше…

– и старше. И должен был давно догадаться, что надо попробовать по-другому. Но зато сейчас…

– А что сейчас?

– О, перед нами открываются новые горизонты неоткрытых поз… Тебе наверняка понравится сверху, я уже представляю этот вид… Кстати, про вид. Я давно хотел тебя спросить…

– О чем? –полусонно пробормотала я. После хорошего секса всегда тянуло в сон.

– Почему ты красишь волосы в темный, если каждая вторая пережигает свои волосы краской, чтобы получить и вполовину не такой золотой оттенок, как у тебя?

– Откуда ты знаешь, – начала было я и, осекшись, покраснела. Ну конечно же, оттуда.

– Так почему? – ожидая ответа, принц легонько перебирал те самые злополучные золотые волосы на лобке. Ведь знала же, что их можно удалить!

– Ну ты же знаешь, какой образ жизни мы с Марком вели. В таком деле – репутация все. Представь, как бы ко мне относились, оставайся я такой же пухленькой блондиночкой с большими глазами.

– Ты была пухленькой?

– О, даже не сомневайся.

– При одной мысли об этом мое сердце начинает биться чаще.

– Ты уверен, что сердце находится именно в этом месте?

– Ты ужасно пошлая девица. Не зря мне хочется делать с тобой все эти вещи.

– Я пока услышала только про две. А еще как можно?

– Еще как? – он довольно хмыкнул. – Например, если ты немного согнешь ноги в коленях и оттопыришь ягодицы, чтобы мне было удобнее, а я положу руку вот так…

– Прямо сейчас?

Он ответил не сразу.

– Нет, – с некоторым сожалением изрек принц. – чуть-чуть попозже. Полчаса поспим, а потом… Как тебе такой план, а, Шелли?

– Я полностью за, – пробормотала я, уютно устраиваясь у него на плече. – Можешь даже меня не будить.

И мы заснули.

Валет пик

Габирэль уже терял Кая однажды.

Наверняка сам принц давно забыл, что был когда-то юным, но Ворон хранил память о том, как встретил Кая впервые так, как некоторые хранят бутылочки из-под любимых, давно закончившихся ароматов: глубоко, в темноте, лишь изредка случайно натыкаясь и со светлым сожалением вдыхая запах воспоминаний.

Семнадцать лет назад юный, светлый, пахнущий невинными забавами и теплым печеньем, пятнадцатилетний сын короля больше всего напоминал забавного мягкого щенка, доверчивого и игривого, и лишь только обещающего вырасти в породистого цепкого волка. Ястреба.

Он смотрел на восемнадцатилетнего Габирэля как на небожителя, ходил за ним хвостом и во всем хотел быть похожим на него. Опытный, испорченный, пресыщенный Ворон развращал принца с невыносимо сильным наслаждением от ощущения того, как под его руками что-то чистое становится грязным, мягкое – твердым, а нежное – жестким.

Он научил его всему. Соблазнять девок, вливая им в уши все то дерьмо, от которого у них так просто раздвигаются ноги. Пить не пьянея дни напролет, трахать податливые упругие задницы юношей, готовых на все ради золотой монеты, похищать невинности воспитанных овечек, оставляя их плачущими и растерзанными, убивать несогласных, некрасивых и дерзких, погрузив по локоть руки в горячую кровь изменников. Он научил его брать от жизни все. Он научил его не любить.

Ворон прикрыл глаза, вспоминая те недолгие ночи, когда Кай принадлежал ему по-настоящему. Сжал кулаки, пытаясь удержать фантомные призраки прошлого, крылья его тонкого носа затрепетали от остроты запаха Кая, навеки впечатанные в его кожу. 30 Смешно, но он никогда не любил мальчишку – просто позволял себе наслаждаться его поклонением, восхищением, страстью. Позволял любить себя. Это было так мило и свежо, видеть в глазах юного принца безграничное обожание. Ворон первый прекратил их отношения. Тщательно следивший за тем, чтобы не принадлежать никому, он цепко отловил проблески первой привязанности к Каю – и сразу же задушил. Парень перенес удар стойко: не ныл, не плакал, не задавал вопросов, никогда ни взглядом не показал, что ему больно и что он страдает. Остался верным другом, таскался с ним по борделям, кабакам, постелям знатных вдов и девственниц.

Вырос.

Долгое время Ворон был ведущим в их дуэте. Они всегда ехали, летели, шли туда, куда хотел Габирэль и развлекались настолько грязно, насколько желала его черная душа.

Пока не вмешался король.

Ворона до сих пор перекашивало от бессильной злости при воспоминании о дне, когда дверь в его комнату отворилась без стука и вошел Колин.

Ни одной эмоции не отразилось в сухом и узком лице королевского поверенного, когда он деловито разложил перед Вороном карты: карточные долги, требования выдать его голову и член – особенно член – разгневанным высокородным рогоносцам, несколько внебрачных детей, разрушенных браков и важных помолвок ввиду того, что невеста вдруг за ночь оказывалась нечиста, убийства, совершенные в приступе хмельной веселой жестокости – и до поры о времени замятые.

– Что вам нужно? – Габирэль помнил, что, задавая этот вопрос, еще веселился. Чтобы от него не потребовали – ему все равно.

– Принц. – нам нужен принц. – Впервые за время разговора Колин посмотрел в глаза Ворону и впервые Ворон дрогнул. – Скоро король предложит своему сыну стать регентом – и ты, когда Кай придет к тебе за советом – а он придет – ты, Габирэль, скажешь его высочеству, что это чертовски хорошая идея, клянусь ляжками Пендрагона.

От точности, с которой адвокат сымитировал интонации самого Ворона, последнего передернуло.

– А если я скажу, что это подстава чернее задницы Мордреда?

Колин хмыкнул. Собрал бумаги, тщательно, уголок к уголку, выровнял края, спрятал в потрепанный черный портфель, надел старомодную шляпу с полями, надвинув низко на глаза и только тогда, наклонившись к уху Ворона, негромко произнес.