пышнотелую Инну Сергеевну за хрупкую девушку, очарованную загадочным принцем, было крайне сложно. Кроме того, костюм Офелии, который Ане Шергиной был даже слегка великоват, на Инне Сергеевне смотрелся как диванная обшивка, подчеркивая все изъяны немолодого уже тела, утратившего форму от бесконечного сидения в подземном «стакане». Но иного выхода из сложившейся патовой ситуации у Давида Чхонии не было. Нужно было идти ва-банк. Пан или пропал.

Наконец прозвучал третий звонок, грандиозная, сталинских времен люстра медленно погасла, и начался спектакль. Гамлет задумчиво бродил по ночному Эльсинору, а тень его отца зловеще чревовещала с грузинским акцентом:

Я дух э, я твой отэс,

Приговоренный по ночам сыкитаца,

А днем томица посрэди огня,

Пока грэхи моей зэмной прэроды

Нэ вижгутса да тла!

Свой монолог Давид Чхония произносил так темпераментно, что нервные зрительницы громко ахали и хватались за спинки впереди стоящих кресел. Недовольные театралы укоризненно шикали, призывая сохранять хладнокровие. Эффект от душераздирающего монолога еще больше усиливался, когда Чхония потренькивал звонком, прикрепленным к рулю велосипеда, а закончив выкрикивать текст, притормозил у самой рампы. Кто-то из кавказцев в первом ряду даже успел выкинуть вперед руки, чтобы принять в объятия экзальтированного земляка. Но Призрак мастерски надавил на тормозную педаль и с протяжным скрежетом трущихся о сцену покрышек застыл у края бездны. Тут ошеломленной публике ничего другого не оставалось, как только облегченно выдохнуть и разразиться бурными овациями.

Была, правда, еще одна неразрешимая проблема. Несмотря на всю свою беззаветную любовь к театру, Инна Сергеевна оказалась абсолютно неспособна запоминать текст. Она плохо справлялась даже с собственной ролью, которую зубрила последние месяцы. Слов же Офелии не знала вовсе и на премьере была вынуждена трагикомично импровизировать. Реплики Офелии и Гертруды, как, впрочем, и мизансцены, она вольно перемешала. Зритель был в ступоре и уже не понимал, кто есть кто. К бокалу с ядом Гертруда-Офелия прикладывалась на протяжении всего спектакля и к моменту своей нелепой смерти во время дуэли Гамлета с Лаэртом была уже мертвецки пьяна.

Неожиданная вольная трактовка пьесы вызвала шквал оваций. Спектакль Давида Чхонии прошел на ура. Это был настоящий триумф. И даже удвоенная гибель Гертруды, которая вначале, притворяясь Офелией, утопилась в выкрашенном полиэтилене, а потом, ближе к концу, в очередной раз отравилась грузинским вином, не смогла испортить общего впечатления. Зрители рады обманываться, они ведь как дети. Публика решила, что все так и было задумано и кавказский режиссер-самородок явил смелую трактовку «Гамлета». Кто-то из высоколобых критиков даже тихонько прошептал на ухо своему не менее высоколобому, но еще более лопоухому соседу:

— Хочет усилить эдипов комплекс!

А сосед кивнул, потер бородку и экспертно резюмировал:

— Гениально!

Повторимся, это был фурор. Зрители аплодировали стоя. Инну Сергеевну завалили цветами. Хлопали и не отпускали несколько минут. Отвыкшая от человеческого тепла работница метрополитена разрыдалась, в эту минуту ей хотелось раздать всем присутствовавшим в зале безлимитные абонементы в метро.

Премьеру «Гамлета» отмечали в шумной забегаловке неподалеку от Москворецкого рынка, куда кавказские друзья Давида пригласили занятых в постановке артистов и весь технический персонал молодежного театра, включая капельдинерш и даже билетершу бабу Шуру, служительницу культа Мельпомены с полувековым стажем. Было весело и шумно, пили за всех, имевших к спектаклю хоть какое-то отношение, начиная с известного драматурга Уильяма Шекспира и заканчивая все той же бабой Шурой. По просьбе собравшихся Иван Курагин еще раз повторил знаменитый монолог датского принца «Быть или не быть?» и сцену в могиле с черепом бедного Йорика, роль которого на этот раз исполняла баранья лопатка. После этого кавказские друзья Чхонии предложили ему усилить сцену дуэли Гамлета с Лаэртом, заменив пижонское фехтование бутафорскими шпагами на приемы настоящей вольной борьбы.

— Пуст как два мужика разберуца! — подытожил дагестанец Гамзат и, чтобы мысль его стала понятней, показал игравшему Лаэрта артисту бросок через бедро с удушающим зажимом. Бедный Лаэрт не успел вовремя увернуться, и для него банкет неожиданно закончился. И тут Инна Сергеевна Хрюнова, привыкшая спасать партнеров в трудную минуту, не стала дожидаться от Лаэрта не поданной вовремя реплики «Не пей вина, Гертруда!» и, лихо запрыгнув на стол с прытью, которой от нее никто не ожидал, залпом осушила большой рог грузинского вина. Стоны Лаэрта заглушил грохот затяжных оваций и восторженные крики кавказцев.

Глубокой ночью принц датский Иван Курагин и зловещий Призрак Давид Чхония обнаружили себя на детской площадке неизвестного им двора. Они сидели в песочнице и были счастливы, перебирая наиболее яркие моменты промелькнувшего дня. Когда впечатления от спектакля и от банкета были исчерпаны, вся работа над ошибками проведена, внезапно вспомнили и про Аню Шергину.

— Она сама не знает, чего сегодня лишилась! — со злорадством произнес Курага. — Могла бы проснуться звездой!

— Слущай! А что ты там гаварил пра атца? Ну, на видео! «Папраси атца, папраси атца!» О чем «папраси атца»? — поинтересовался Давид.

— Да я сам толком не знаю, — равнодушно бросил Гамлет. — Ее папик вроде крутой чел какой-то, дома сносит вместе с людьми!

— Залатая маладещ, слущий, — сплюнул Чхония, поднимаясь на детскую горку и лихо скатываясь обратно в песочницу. — Слущий, а давай пайдем к нэй! Прямо сэйчас! — вдруг осенило режиссера. — Расскажэм, как все било! Пусть страдаэт и мучаэтся!

— Пошли, — согласился Иван Курагин, который всегда был за любую движуху, кроме голодовки. — Заодно в глаза ей посмотрим!

Давид и Иван ринулись на поиски Ани Шергиной. Поздний час их не смущал, они все еще пребывали в эйфории от грандиозного успеха премьеры. Через некоторое время артисты оказались около взорванной водокачки. Вокруг ее огороженных руин, мерцая разноцветными окнами, высились дома. Приехавший из сибирской глубинки Иван Курагин и спустившийся с кавказских гор Давид Чхония с грустью смотрели на чужие московские окна, понимая, что сами они еще очень нескоро станут частью этого благоустроенного мира. В одной из этих квартир должна жить Аня Шергина, дочь олигарха. Иван, по крайней мере, был в этом уверен.

— Что будем делать, маэстро? — деловито поинтересовался Курага.

Кажется, он был не прочь обойти в поисках Шергиной все окрестные дома от подвалов до чердаков. И неважно, сколько времени это может занять. Для потомственного сибиряка побегать по этажам — плевое дело. Но Чхония не спешил отирать незнакомые подъезды. Как обычно, он ждал наития.

— Нада падумат, — глубокомысленно изрек Давид. Его пытливый ум лихорадочно искал единственно верное решение.

Иван Курагин и Давид Чхония присели на сырую от ночной росы скамейку, чтобы хорошенько все обмозговать. Что делать дальше, было пока непонятно. Не