– Точно, – засмеялся Будищев. – Зашел во двор, а там двадцать собак – еле отгавкался!

С вами бывает такое, чтобы очень хорошо начавшийся день вдруг, как по мановению волшебной палочки злобного колдуна, превратился черт знает во что? Вот с Максимом Евграфовичем Никодимовым – помощником околоточного – именно так и произошло. И началось вроде с мелочи, просто штабс-капитан Деревянко, придя на службу, как-то уж больно весело на него глянул – будто тот, прости Господи, в одних исподних на службу пришел.

Затем – появился адвокат господ Барановских и попросил встречи с задержанным Будищевым. Это бы и не страшно, потому как ничего тот арестованному не пообещал и помогать не собирался, – это по унылому виду дебошира было заметно. Однако же острое чувство несоответствия кольнуло старого служаку в грудь. Чего это баре своего поверенного прислали ради мастеровщины?

После этого городовой среднего оклада Ефим Ложкарев за каким-то бесом притащил к участковому артиллерийского офицерика. О чем они могли толковать, было решительно не понятно, все же – гусь свинье не товарищ, как и полицейский гвардейцу, а вот поди же ты!

– Случилось чего? – подозрительно спросил Никодимов.

– Да что вы, Максим Евграфович? – делано изумился тот.

– Не лги, Ефим!

– Да ничего не случилось, – не стал более запираться полицейский и доверительно подвинулся к начальнику. – А только чует мое сердце, поедет ваш свояк на каторгу!

– С чего бы это?

– Так ить мальчонку-то ученика он едва не до смерти покалечил!

– Какого еще мальчонку?

– Того, который в Петропавловской больнице лежит. Ожил болезный, да и показал, что мастер его избил. Стало быть, Будищев-то его в отместку благословил. Вот оно как!

– Да что же это такое! – вскипел оскорбленный в лучших чувствах старый служака. – Где же видано, чтобы почтенного человека бить можно было за то, что он неслуха уму-разуму поучил?

– Так-то оно так, да только ведь поучить – это одно, а увечье нанести – совсем другое. А ну как малец калекой на всю жизнь останется?

– Погоди, – старый служака помотал головой, будто отгоняя наваждение. – А кто же за этого сопливого вступится, чтобы Перфильева под суд отдать?

– За ученика – никто, а вот у Будищева заступники нашлись, и коли дело быстро добром не кончится, так быстро все поднимут и по-другому повернут.

– Да что же за защитники такие?

– А эвон прапорщик барон Штиглиц пожаловали. Сказывают, что гальванер наш, еще когда на службе был, спас его от верной смерти!

– Как это?

– Вот чего не знаю, того не знаю, а врать не привык! Однако же чего бы в другом случае цельный барон в участок-то к нам заявился?

– Погоди-ка, он из каких Штиглицев?

– Из тех самых, Максим Евграфович!

– Твою же ма… – поперхнулся на слове полицейский, увидев, как прапорщик выходит из кабинета, со всем почтением провожаемый штабс-капитаном.

– Так я могу надеяться? – спросил молодой человек на прощание.

– Конечно, барон, – наклонил голову Деревянко. – Обещаю, что с вашим протеже обойдутся со всей возможной в подобном случае мягкостью. Все же георгиевский кавалер. Защитник Отечества!

– Честь имею, господа!

– Всего доброго, Людвиг Александрович.

Проводив артиллериста до двери, пристав ловко обернулся на каблуках и пристально посмотрел на помощника околоточного. Затем ухмыльнулся, будто тот и впрямь забыл дома шаровары, и, ни слова не говоря, вернулся к себе.

И, наконец, будто всего произошедшего было мало, через пару часов появился еще один адвокат – по виду немец – и с еле уловимым акцентом поинтересовался, можно ли увидеть дознавателя, ведущего дело Будищева.

– Как прикажете доложить? – почтительно спросил его полицейский.

– Александр Гофман, поверенный «Банковского дома Штиглиц», – с достоинством представился тот.

– Ефимушка, – слабым голосом позвал городового Никодимов. – Уж ты скажи их благородию, что мне дурно стало, да я домой пошел.

– Конечно, Максим Евграфович, как скажете. А то, может, фельдшера кликнуть?

– Да что он знает, коновал проклятый, – отмахнулся помощник околоточного надзирателя. – Отлежусь дома – даст Бог, поправлюсь.

– Уж вы поберегите себя, а то ведь вам на следующей неделе экзамен сдавать!

– Сам знаю.

На следующий день Дмитрий стоял навытяжку перед штабс-капитаном Деревянко и преданно ел его глазами, как то и положено по уставу перед начальствующим лицом.

– Ох и непрост же ты, отставной унтер, – немного насмешливо покачал головой офицер.

– Так точно, ваше благородие! – гаркнул в ответ тот.

– Буйствовать больше не будешь?

– Никак нет!

– Смотри, мне на участке драки не надобны.

– Как прикажете!

– Ну, полно дураком-то прикидываться! – посерьезнел пристав. – Если с завода погонят, чем заниматься будешь?

– Не погонят!

– Вот как?

– Сам уйду, ваше благородие. Поработал на хозяев, и будет.

– Ты грамотный?

– Читать-писать умею, – не стал вдаваться в подробности своего образования Будищев.

– И выглядишь вроде благообразно, – задумчиво, как будто про себя, пробормотал Деревянко. – Может, в полицию пойдешь?

– Никак нет! Покорно благодарю, ваше благородие, но не желаю.

– Как знаешь. Кстати, а что у вас ночью в камере произошло?

– Не могу знать!

– А если серьезно?

– Если серьезно, несколько особо бестолковых ночью до ветра пошли и в темноте зашиблись.

– Раз эдак по восемь?

– Я же говорю, бестолковые! Пошли бы по очереди – глядишь, и управились бы, а они разом поперли, вот друг дружке и помешали.

– Складно врешь, братец.

– Хотите – побожусь?

– Не стоит имя Господа всуе поминать. Ладно, можешь идти.

– Ваше благородие, дозвольте спросить?

– Что еще?

– Там в камере такой Постников обретается…

– Это какой-такой Постников?

– Ну, такой – ни богу свечка, ни черту кочерга, в одной манишке.

– А, канцелярист бывший.

– Ну да. Можно узнать, за что его держат?

– Да вроде тебя, только по пьяному делу; и не мастеру, а делопроизводителю по физии залепил. Был бы из дворян, может, уже и до дуэли дошло. А тебе какая печаль?

– Да особо никакой. Просто жалко дурака.