– Гаджет.

– Это как? Что такое гаджет? – Отреагировал на незнакомое слово, неизвестно как залетевшее на Остров, Валера.

– Откуда я знаю! Но это точно гаджет. – Фима аж поморщился. – С той отбивной, что моя жена готовит, не сравнить.

– Ну-у, что говорить про твою жену… К ней даже моя Клавка бегает на консультацию.

Дамир кивнул, подтверждая кулинарные способности Фимовой жены, однако заметил с усмешкой, намекая на хилую комплекцию самого Фимы:

– Да только не в коня корм.

За столом стало весело. «Божья роса» по сравнению с коньяком – как аккордеон против фортепиано. Но и аккордеон способен заставить завибрировать самые тонкие струны души. Наступил тот самый благодатный момент, когда все выпили и расслабились, но ещё не запьянели настолько, чтобы притупились реакции. Языки развязались, однако до стадии, когда они станут неповоротливыми, как бегемот в малогабаритной квартире, было ещё далеко.

– А как Вам наша «Божья роса»? У меня она самая лучшая на Острове, – спросил Дамир, обращаясь к Вадиму. Вадим, который демонстративно налегал на ветчину, ответил ему ничего не выражающим, «стеклянным» взглядом. Так поступают, когда не хотят удостоить собеседника ответом. Я поспешил сгладить неловкость:

– Пробирает. Вернусь в Москву, я вам цистерну спирта вышлю.

– Нет, цистерну не надо – сопьёмся. Вот пару бочек было бы в самый раз.

Фима с Валерой закивали, соглашаясь, что пара бочек – самое оно.

Захмелевший Валерка, оглядывая неказистое жилище Валеева, решил воззвать к совести хозяина:

– Дамир, ну как тебе не стыдно жить без жены? Скоро запаршивеешь вконец!

Вопрос старшине не понравился, но ответил он без злобы:

– А ты сам-то не запаршивеешь в своей котельной?

– Котельная – это временное убежище. Я в ней не защищаюсь от семьи, а наоборот, защищаю семью от себя. Ты вот сторонишься женщин, а я, в отличие от тебя, феминист.

Старшина засмеялся так, что даже закинул назад голову:

– Так ты у нас, выходит, представитель лучшей половины человечества? Гей – на букву «п»? А троих детей «настрогал» для маскировки?

Валера заметно обиделся.

– Можно подумать, ты меня не знаешь. Я такой же мужик, как и все!

– Наш капвторанг говорил: женщинами не рождаются, женщинами становятся.

– Умный ты, человек, Дамир, но валенок неучёный. Того не знаешь, что феминист – это тот, кому женщины не только нравятся, но он их при этом уважает.

Старшина продолжал смеяться:

– Да ты посмотри, каких козлов они иной раз любят, ну как при этом их можно уважать?!

Никто не отреагировал на последнюю фразу старшины – должно быть, каждый за столом мысленно примерил её на себя. Что касается меня, то ко мне это точно не относится. Хотя бы потому, что меня ни одна женщина, кроме мамы, не любит. Уж не говоря о том, что козлом я себя не считаю.

Дамир похлопал Валеру по плечу и примирительно сказал:

– Ладно, успокойся, все знают, что ты придерживаешься правильной ориентации.

Но Валеру было нелегко успокоить.

– Опять начинаешь? «Ориентация» – нехорошее слово! Нет у меня никакой ориентации! – По резкому тону, с которым он произносил слова, было видно, до какой степени он разозлился.

– Ну хорошо, хорошо, прости. Никто не сомневается, что ты любишь женщин.

– Нравится ему это богоугодное дело, – вставил Фима.

– Всем нравится. – Последнее слово осталось за старшиной.

В качестве знака примирения он предложил выпить за то, чтобы у нас в штанах оттопыривались не только карманы. Возражений не последовало. Выпили. Закусили.

Мне на ум пришёл случай, произошедший с Аскольдом Ивановичем, который непостижимым образом просто притягивал конфликтные ситуации.

– Да, с импортными словами надо быть поосторожней. А то один друг моего отца однажды поздравил уважаемую юбиляршу: «Я бёздей ту ю!», так ему после этого уже больше не наливали.

По-моему, смысл сказанного понял один Вадим: местные мужики явно не сильны в иностранных языках.

– Я слышал, у турецкого султана было семьсот жён, и все неописуемой красоты, – не захотел оставлять всегда актуальную тему Фима.

– Счастливчик, – пробурчал Валера.

Но Дамир неожиданно возразил ему:

– Не скажи. Из семисот красивых женщин невозможно выбрать одну-единственную, самую-самую, они же все как будто на одно лицо! Я не удивлюсь, если султан выбирал из них как раз самую страшную – она хоть как-то выделялась на общем фоне, только на ней и останавливался взгляд.

– Если б я был турецкий султан… – Я хотел напомнить старую дворовую песню, но закончил неожиданно для самого себя: – То поступил бы точно так же.

Уверен, никто из присутствующих, даже Вадим, не догадался, насколько серьёзный смысл я вложил в свою реплику.

Дружно выпили за то, чтобы перечень наших мужских достоинств не ограничивался одним-единственным. Опять закусили…

Вот так и дальше продолжался бы весёлый трёп за бутылкой на «вечные» мужские сюжеты и закончилось бы всё, как пел известный бард, «без слёз, угроз и крови», если бы не Вадим. В отличие от меня, он чувствовал себя совершенно чужим в компании «аборигенов», что, однако не мешало ему испытывать чувство превосходства по отношению к ним.

До этой командировки я и не подозревал, что Вадим до такой степени политизирован и проникнут либеральной идеологией. Боюсь, если ему поручить написать инструкцию на скороварку, он и туда умудрится воткнуть несколько антисоветских пассажей.

До поры, до времени он был занят ветчиной – Вадим из тех, кто не просто ест, а потребляет белки, жиры и углеводы. Вместе с тем было заметно, что у него «зудело». Ему не терпелось доказать островитянам, как всё на Острове неправильно и какие неправильные они сами. Своим упорным стремлением во что бы то ни стало посеять семена истины в души заблудших туземцев он напоминал христианского миссионера.

Он сидел молча, насупившись, поглядывая на остальных без особой доброжелательности. Поначалу он сдерживал себя и не пытался затеять спор. Однако, когда в качестве очередного тоста Вадим переиначил гамлетовский вопрос: «Пить или не пить? Вот из зе квесчин!», я понял, что он здорово захмелел, а в этом состоянии отказывают тормоза даже у более тренированных бойцов.

– Вот вы всё жалуетесь на тяжёлую жизнь, но уже забыли, что раньше было ещё хуже, – внезапно сказал он, поставив стакан на стол, и по горящим глазам я понял, что его уже не остановить. – Вы не хотите вспоминать беспросветную жизнь при Советах, когда в продаже даже туалетной бумаги не было.

– Вы нам мифы о прошлом не рассказывайте, мы жили в том прошлом… – Начал было Фима почти с той же интонацией, с которой шёл застольный разговор до этого, но Вадим перебил его.

– Я тоже в нём