Я внутренне удивляюсь и даже чувствую нечто странное, будто кто-то отнял у меня привычную жизнь, заставив наблюдать за этим.

Но я и рада! Это зазеркалье — мой выбор. И я этой второй “мне” крайне благодарна.

Мы поворачиваем в полутьме раз, потом ещё раз, а потом выбегаем на улицу. Свежий воздух ударяет в нос, и голову кружит от избытка кислорода. Нужно добежать до угла выступа, и там будет улица, дорога. Там, наверное, нас будет ждать автомобиль.

В голове молнией вспыхивает мысль, что паспорта остались в гримёрке. Но ничего уже не поделать, что-то придумаем. Сейчас главное — уйти.

Сердце обдаёт льдом, когда мы подбегаем к углу и едва не напарываемся на двоих папиных охранников. Они и тут тоже!

Всё происходит молниеносно. Потом я буду прокручивать это в голове и каждый раз глубоко удивляться, как неспециалисты такое вообще могут провернуть. До секунды. До каждого движения. Отточено. С точностью швейцарских часов.

Прямо на бегу Назар чуть разворачивается в полоборота, бросает мою руку и с силой толкает ладонью в грудную клетку в сторону стены. А сам выбегает прямо в руки папиным церберам.

Те реагируют сразу, бросаются за ним и в несколько секунд достигают. Я, охнув от боли в груди, пытаюсь закричать, но на рот мне ложится рука в кожаной перчатке и утаскивает в темноту стены.

Всё происходит так быстро, будто в кино. Толчок, меня отбрасывает в тень к стене, но я не успеваю упасть, потому что меня тут же подхватывают, закрывают рот и утаскивают внутрь здания снова. В приоткрытую как раз напротив дверь.

— Тише, Канарейка, это я, — слышу знакомый хрипловатый голос и снова испытываю шок.

Значит… значит то был не Назар. Разан!

Я снова обозналась!

— Пошли! — теперь уже настоящий Назар хватает меня за руку, прикрывает тихо дверь и снова куда-то тянет. Через пару минут новых скитаний по тёмным коридорам (я бы никогда не подумала, что в этом здании их столько), мы заходим в небольшую комнатку без окон, где Назар включает слабый торшер и запирает дверь.

Я падаю на колени и наклоняю голову вниз, пытаясь отдышаться. Мне кажется, вот-вот мои горящие лёгкие выпрыгнут — так саднит всё, хрипит на выдохе и колет на вдохе.

— Прости, малыш, за этот спринт. Надо было на всякий случай запутать следы.

— Разан… они на нём живого места не оставят… — говорю, когда в груди перестаёт так гореть.

— Он справится, не волнуйся о нём, Надина. Это был его план. Ты на сцене, я попался. Твоему отцу и его верзилам не о чём волноваться.

— А на сцене… кто это? Я её знаю?

— Знаешь. Позже об этом.

Позже так позже. Мне интересно, но не настолько, чтобы сейчас тратить на это драгоценное время.

Я выпрямляюсь, ещё раз вздыхаю и, наконец, делаю то, чего так жаждала — прижимаюсь к своему сталкеру. Глубоко вдыхаю свою любимую чёрную смородину, уткнувшись носом в его грудь.

— Сколько у нас времени? — спрашиваю зажмурившись. — Что дальше?

— Ждём сигнал. Потом уезжаем.

Сжимаю пальцами его куртку и слышу резкий выдох. Слышу, как сердце в сильной груди, едва сбавившее темп после пробежки, снова разгоняется. Как и моё.

Нам нужно.

Прямо сейчас.

Пусть я задыхаюсь всё ещё после бешеной гонки, пусть пульс разрывает виски — нам надо. Мне надо.

Назар подхватывает меня под бёдра и впечатывает спиной в стену. Адреналин и возбуждение вспыхивают в крови как горючая смесь, заставив ещё закипеть.

Мы ничего не говорим. Успеем.

Я вздрагиваю дважды: когда слышу треск колгот вместе с трусами и когда Назар до упора вставляем в меня свой твёрдый член.

— Ох… — вырывается само по себе бесконтрольно, когда он делает первый толчок. Глубокий, жёсткий, сводящий с ума.

Потом пауза, а потом Назар срывается на быстрый ритм, сжимая руками мою талию и бёдра. Я двигаться даже не пытаюсь. Просто закрываю глаза и отдаюсь ему. Кайфую, наслаждаюсь улетаю…

Это наш момент, и отнять его никто не имеет права. Мы слишком долго этого ждали.

Теперь пусть мир подождёт.

Когда нас обоих накрывает ослепляющей вспышкой оргазма, мы замираем, а потом, наконец, целуемся. Нежные касания его губ и языка контрастируют с резкими толчками до этого.

Он весь такой — мой сталкер. Состоит из контрастов. Чёрное и белое в нём сплетаются в затейливый орнамент, формируя неординарную, совершенно неповторимую личность.

Есть ещё один такой же, с таким же лицом, но с такой душой, как мой Назар — единственный. Темнота в нём идёт рядом со светом, а глубина раны детства, оставленной предательством отца, соизмерима с высотой понятия чести.

У него есть свои боли и свои шрамы, но я безумно рада, что он встретился на моём пути, и что я его полюбила.

Назар затихает, прислушиваясь к чему-то и удерживая легко зубами мою нижнюю губу.

— Пора, — говорит отрывисто и ставит меня на пол.

Успевает поддержать под локти, потому что я пошатываюсь на ставших ватными ногах. Поправляет на себе одежду, а потом берёт из-под какого-то пластикового стола, забытого тут давным давно, небольшую дорожную сумку.

— Переодевайся, — протягивает мне.

Несмотря на дрожь в руках, я делаю всё быстро. Достаю из сумки джинсы и спортивную куртку, свитер, маску, прикрывающую нижнюю половину лица, и кроссовки. Также нахожу там светловолосый парик.

Стаскиваю своё платье и ботинки, завязываю порванную боковину трусов на узелок, надеваю вещи из сумки. Убираю волосы и натягиваю парик, а сверху капюшон.

— Готова, — отчитываюсь шёпотом через три минуты.

Назар осматривает меня долгим взглядом, в котором таится улыбка.

— Тогда вперёд, моя Канарейка. Вытащим тебя из золотой клетки.

34