И что же? Я оказалась права!

Один, два, три, пять, семь… все семь луковиц! В смысле, семь нежно-зеленых стрелок среди слегка рыхлой прогалины, в одну линию, аккуратно и стройно. Ура? Ура!

— Это что? — Жаркий шепот возле уха едва не заставил меня клюнуть носом в свежую грядку.

Слава всем тюльпанам мира, сразу дошло: это Нико, а не кто-то посторонний и даже не наши лохматые лепесточники.

— Никогда не подкрадывайся ко мне со спины, — едва отдышавшись, выдавила я. — Пожалуйста.

Но, кажется, мои слова пропали впустую, потому что его мелкое высочество меня не услышал. Да он и дышать забыл, во все глаза таращась на проросшие будущие цветочки. Вот натурально замер как мраморная статуя, даже тонкое горлышко в вырезе мешковатой хламиды не шевелилось.

— Нико! — окликнула я жертву цветочного гипноза, а когда не помогло, потянулась и постучала его ладонью по спине.

Мальчишка вздрогнул, ожидаемо поперхнулся воздухом и закашлялся до слез.

Пока я усаживала дите под куст и успокаивала, взгляд упал на кошачью морду, маячившую среди листы. Выражение у нее было наполовину хитрое, наполовину виноватое. Короче говоря, такое, что я сразу догадалась:

— Ах же ж, мелкий шпион! Это ты его привел? Зачем?!

— Не ругай Паши. — Нико наконец-то прокашлялся, но голос все еще звучал сипло.

И порядком ошарашенно. Я уже не говорю про глаза, которые на худющем личике казались теперь ненормально огромными. Ни дать, ни взять — сбежавшая с экрана ноутбука анимешка.

Воспоминание уже привычно царапнуло душу глухой тоской и я поспешила прогнать его подальше. Жить надо здесь и сейчас. Особенно когда возле грядки нарисовалась слишком заинтересованная проблема.

Нико окончательно пришел в себя только после того, как Паршивец вылез из своего укрытия, забрался к нему на колени, обмурлыкал и тщательно вылизал шершавым языком мальчишескую физиономию. А когда он очнулся, я чуть было не потеряла свою с таким трудом обретенную клумбу.

Потому что его магичество решил мне помочь и заставить цветы вырасти и распуститься прямо здесь и сейчас. Естественно, с помощью волшебства.

Это еще хорошо, что помогать он решил не всем росткам сразу, а выбрал самый крайний с того боку, что ближе всего к нам. И минуты три сосредоточенно дышал на него носом через сложенные ладошки. А потом уселся по-турецки и вперил взгляд в зеленую стрелку, торчащую из земли.

Я с интересом наблюдала за его действиями, хотя на самом донышке души скреблась какая-то колючка-сомневалка. Что-то было не так во всем происходящем, но я, увы, не успела сообразить, что именно.

Сначала загипнотизированный и согретый дыханием росток очень взбодрился и начал на глазах увеличиваться. Острая зеленая пика вытянулась и раскрылась стеблем и листочками, потом на конце стебля набух бутон. У меня аж в животе заледенело — какая красота! Нет, я видела такое на экране, когда весь процесс много дней снимают на камеру, а потом пускают в быстрой перемотке. Но вживую-то выглядит в миллион раз волшебнее!

Прямо настоящая магия, которую я впервые своими глазами видела так близко. И уже хотела вслух обрадоваться, когда катланк, внимательно наблюдавший за представлением, тревожно мяукнул.

Тюльпан, удивительно яркий, лилово-розовый, только начал по-настоящему раскрываться. И вдруг… что-то случилось. Так же быстро, как до этого рос, цветок начал чернеть, скукоживаться, словно его охватило невидимое пламя. Всего несколько секунд — и на месте зеленого ростка осталась уже знакомая выжженная проплешина.

Нико загнанно вскрикнул и я моментально забыла о ботанике: у ребенка пошла носом кровь. А еще он так безутешно рыдал, что сердце буквально рвалось на части.

— Тихо-тихо-тихо, мой тюльпанчик. — Я села прямо на землю, затащила ребенка на колени, обняла и позволила ему уткнуться мокрым лицом мне в плечо, выплакивая в него всю несправедливость этого мира. — Ну что ты, цветочек мой… ну поплачь, поплачь. Пусть боль выльется. Плакать — очень правильно…

Тихонько гладила мальчишку по спине, заодно позволяя катланку тоже забраться на свои колени и прижаться к мелкому, утешительно мурлыкая.

Постепенно слезы утихли, Нико стал меньше вздрагивать и всхлипывать. Но прижиматься ко мне не перестал. Да мне и не надо было, самой не хотелось его отпускать.

— Все? — спросила я спустя некоторое время, гладя одновременно и ребенка, и котенка, распластавшегося по нам обоим.

— Да… — Нико шмыгнул носом и быстро вытер мокрые щеки рукавом. — Только… больше не будет цветов… никогда. Это я виноват…

— Не-не-не! — пришлось сесть и перехватить мелкого иначе, чтобы он сидел верхом на моих коленях, а кота мы и вовсе зажали между собой. Так было удобнее говорить, глядя маленькому тюльпану в лицо. — Что значит «не будет»? Вон, смотри! Еще шесть штук вполне бодро торчат, растут и никуда не денутся, будут цвести, как миленькие.

— Они тоже умрут, — безутешно всхлипнул Нико. — Все цветы умирают…

— Вот еще! — Я решительно расцеловала маленького принца в обе замурзанные и мокрые щеки. — И не подумают! Просто не надо их торопить и подстегивать магией. И тогда все будет хорошо.

— Думаешь? — Нико глянул на меня с такой смесью надежды и отчаяния, что я закивала головой, как настоящий китайский болванчик.

— Уверена! Ведь та болезнь, от которой погибли прежние сады, магическая. А на наши цветы, из нашего мира, которые сюда привозят, она не действует — стоят в растворе и позволяют вам дышать. Значит, если вырастить эти тюльпаны без магии, обычным способом…

— Наши? Из другого мира? Обычным способом? — Нико открыл рот.

У него даже глаза стали круглые, рыдать сразу забыл.

— Упс… — Хотелось с размаху влепить самой себе подзатыльник. Вот дура болтливая! — Ты же понимаешь, что это страшный секрет? — Я очень серьезно посмотрела мальчику в глаза. — Ничуть не меньше того, который о твоем происхождении. Или об этой нашей с тобой тайной клумбе. Никому нельзя рассказывать. Вообще никому.

ЛИРЭН

— Они сказали, что старик прогнал женщину с мальчишкой?

— Да, оба соседа. Причем каждый повторял, что, кроме него, это могут подтвердить лепесточники с других участников.

Я кисло улыбнулся. Тайну слова «кроме» знают и дети, и взрослые. «Дай мне леденец, клянусь отдать завтра вечером, ведь у тебя нет честных друзей, кроме меня». Чтобы не попасться на такую хитрость, сопляков следует заставить повторить обещание. Так, чтобы слово «кроме» не прозвучало.

— Услышав «кроме», вы решили порыться всерьез?

— Не успели. Когда мы вернулись в «Сухую глотку», там оказался лейтенант стражи и захотел узнать, чего мы требовали от лепесточников. Мы договорились, что не отвечаем на вопрос, если немедленно уйдем.

Ругать парней не было смысла — они сделали что могли. Братство с незапамятных времен жило на договоренностях с властью. Одна из них — почки на пустоши. Сборщики сдают их только скупщикам, скупщиков охраняет стража, золотая пена этой кухни течет блюстителю Справедливости. На самом деле — персоне, которую в шутку и всерьез называют королем Свободы, блюстителю Добродетели. О том, что Братство не влезает в этот бизнес, договорился еще мой предшественник. А я подтвердил договор, когда стал маршалом.