хочешь сделать со мной?». Тело Милены будто парализовало: она не чувствовала ничего, даже дуновение прохладного ветра. Из её губ вылетало маловнятное, потому что язык заплетался:

– Зачем ты затеял моё похищение? Чтобы…

– «Чтобы убить»? – продолжил за неё Макс, – не знаю. Мною руководили унижение и жажда разобраться в отношениях между нами. Что ж, я получил то, чего хотел.

Затем ветер стал из спокойного – нарастающим и оглушающим, растрёпывая спутанные волосы беззащитной девушки. Макс не удержался от душевного порыва и коснулся её высокого лба. Тишину, временами прорезаемую редко проезжающими машинами, нарушил громкий звук.

То пистолет выпал из руки Милены, которая впала ещё в более сильное оцепенение. То, что казалось ей невозможным, случилось. Её палец нажал на курок вопреки воле. Она могла бы поклясться, что из-за этого боль в руке не носила чисто метафорический характер.

Однако присмотревшись, она удивлённо отметила, что Максим только отшатнулся. Он не кричал, не старался зажимать рану, не терял равновесие – в общем, не вёл, себя как раненый.

Её неприятная догадка подтвердилась, когда на его лице появилась злорадная ухмылка. Столько злорадства ей ещё не доводилось видеть прежде. Может, она промахнулась? И Милена тут же стала искать отброшенный пистолет. Подняв его, обвалянного в мелком мусоре, она по инерции навела дуло на Макса, которого уже вовсю раздирал смех.

– Ты смотри! Неужели ты или даже твой отец не удосужились проверить? Ой, я не могу!

Милена вытаращила глаза. Чтобы убедиться окончательно, она сделала выстрел прямо в кузов грузовика. Как и ожидалось, в нём не появилось новой дырки.

До Милены дошёл весь абсурд собственного положения: она одна на стройке, где нет ни одной души, а если и есть, то они побеждены коварным умом; телефон валяется разбитый вдребезги, а полиция, похоже, и не намеревалась приезжать: из пистолета вытащены все пули. Всё противилось тому, чтобы она смогла спастись. Максим явно наслаждался своей игрой в кошки-мышки.

Бессильно прижавшись к кузову и не выпуская из рук бесполезное оружие, Милена бессильно ожидала того, как поступит с ней тот, с кем делила всё, что было  у неё.

Макс насмеявшись вволю, не сразу понял куда делась Милена. Когда увидел её, с обречённым белым лицом, он подошёл к ней, зная, что максимум на который её хватало – дать несильного подзатыльника. Вспомнив об этом, Макс коснулся ушиба от её удара. На том месте уже вырастала небольшая шишка.

Милена не стала оказывать никакого сопротивления, понимая, что между ними силы неравны. «Я готова принять смерть» – мелькало в её мыслях, однако, вместо того, чтобы задушить или заколоть, Макс стал лобызать ей губы. Душа воспротивилась такому повороту событий: те поцелуи, без которых она когда-то не представляла ни одного дня, нынче вызывали в ней тошнотворный рефлекс. Зубы стиснулись, а губы оставались совершенно безучастными к ласкам. Максим заметил холодный приём, отпрянул от неё. Его шаги то туда, то сюда выдавали нервозность и задетое самолюбие.

– Уж не думал, что стал тебе настолько противен! – Милена ничем не выражала свои мысли, только глядела сквозь него, и он прибегнул к «контрольному выстрелу», – так ы говоришь, что твои чувства угасли после гибели священника? Тогда как ты могла лечь со мной в постель после этого?

Милена снова осталась безмолвной, хотя стольких сил стоило ей сохранить бесстрастное лицо. На самом деле, презрение, отвращение, желание помыться – неполный спектр тех чувств, что заполняли каждую клеточку. Она и сама не могла понять, как можно было спокойно делить с ним постель после той трагедии.

– Ты – двуличная мразь! – заорал как не свой Макс, хватаясь за голову.

Много «приятных» эпитетов выслушала несостоявшаяся Шкирко в свой адрес до того, как тот снова подошёл к ней и прижал к кузову всем телом. Милена пыталась повернуть свою голову к нему боком, но тот грубо схватил за подбородок. Девушка была вынуждена видеть воочию, как перед ней стоял уже обезумевший Макс.

– Дрожишь, сучка? Боишься меня? – злобно спрашивал он, хотя дело было не только в страхе. Стояла глубокая ночь, и на улице становилось слишком холодно для практически раздетой девушки.

Милена решила играть по его правилам, и гордо смотрела ему в глаза.

– Вот и убей уже, а то надоел хуже горькой редьки за последнее время! Глаза б мои тебя не видели!

Она бы плюнула ему в лицо, только не в её манере было так делать. Только испепеляющий взгляд, полный презрения и гордости. Секундное удивление в глазах Максима свидетельствовало о том, что в ней еще оставалось человеческое нутро. Но потом он взял себя в руки и прохрипел:

– Не думай, что удовлетворю тебя быстрой и безболезненной смертью.

– Довольно разглагольствовать! Здесь нет зрителей для твоего паршивого спектакля оскорбленного жениха!

– Думаешь, больно смелая? Тебе никто не поможет! Из двух возможных спасителей я вырубил обоих, так как из них так и сыплется песок. Твой чертов папаша определённо порадуется, тому что и дочь придётся хоронить!

Милену как молнией ударило. Ей стало больно слышать такое про отца, ведь он и правда не переживёт убийства единственного ребёнка. Затем перед её глазами нарисовалась позавчерашняя картина. Мозг туго справлялся с задачей вспомнить хотя бы одну молитву, к которым так приобщала Сара, будучи набожным человеком. Но Милена вступив в подростковый период отреклась от веры, по большей части, навязываемой. Её увлечение касались рок-музыки и фильмов ужасов, а также книг, в которых отвергались религиозные догмы при помощи науки. Мать едва пережила появление антирелигиозного настроения, полагая, что дочь перерастёт и одумается. Поэтому то, что так училось много лет назад – напрочь стёрлось из сознания.

– Отче Наш, сущий на небесах… – начала проговаривать неуверенно вслух Милена, одновременно усердно выуживая из закромов памяти дальнейшие строчки.

Макс отскочил, как ужаленный. В глазах застыл невиданный доселе ужас. И пока Милена замолкала между строчками, он кричал издалека:

– Заткнись сейчас же!

Та, конечно, не послушалась его просьбы. Или точнее, приказа, словно она его рабыня, на чьём роду написано беспрекословно слушаться хозяина.

По стройке пронёсся протяжный вой, напоминавший волчий. По коже девушки прошлись мурашки от той картины, что предстала перед ней.

Макс упал на колени, издавая оглушительные вопли. Затем тело упало полностью на сырую землю, раздираемый конвульсиями. Девушке хотелось закончить чтение давно забытой молитвы, но тут же передумывала, вспоминая о том, что некогда любимый человек наворотил кучу дел, доводя до смерти кучу людей. Возможно, на их месте и её отец, храбро защищавший дочь по мере возможностей. Поэтому она продолжила,