был поражен не меньше, выявив у него эрозию глотки и язву верхнего пищеварительного тракта. Печень и почки тоже были в удручающем состоянии, а в мозгу обнаружилась небольшая опухоль. Вернон не верил своим глазам. Неужели к такому могли привести опиат и укрепляющее? Впрочем, ничего другого он и представить себе не мог, потому как не подозревал, что Эбенезер, ко всему прочему, был еще и большой любитель выпить.

Вернон зашил тело Эбенезера и, прихватив бутылку бренди, прошел в кабинет, плюхнулся в кресло и налил себе целый стакан. Когда огненная жидкость обожгла ему горло, он закашлялся и тут же размяк. Потом мысли у него в голове лихорадочно забились, на лице выступила испарина. Он самолично готовил снадобье и опиаты и теперь вспоминал компоненты, которые для этого использовал. Неужели он где-то ошибся? Может, добавил чего лишнего? В состав укрепляющего входил мышьяк, но в малых, безвредных дозах он оказывал лечебное действие. Значит, здесь ошибки быть не могло. Возможно, обратную реакцию вызвало долгое его применение.

— О Боже! — простонал он.

Спустя час, когда помощник Сэмюэла Макдугала вернулся за телом Эбенезера, Вернон чувствовал себя ничуть не лучше, тем более после трех стаканов спиртного. Поскольку он никогда не был замечен в пьянстве, Гюнтер немало удивился, застав его в таком состоянии, и решил, что это у него после вскрытия: наверное, оно было тяжелым.

— Вы в порядке, доктор Мид? — осведомился Гюнтер, погрузив тело Эбенезера на катафалк. На полу смотровой он заметил осколки медицинских пузырьков.

— Что? Да-да, — растерянно проговорил Вернон и, пошатываясь, захлопнул дверь в смотровую.

Гюнтер укатил вместе с катафалком и по возвращении в контору сообщил Сэмюэлу Макдугалу обо всем, что видел. Сэмюэл в тревоге кинулся к Вернону, но дверь в смотровую оказалась заперта. Он постучал и окликнул врача, но ответа не последовало, и он решил, что тот, видно, ушел спать.

На другое утро Вернон чуть свет подался в Мартиндейл-Холл.

Уинстон был удивлен, когда открыл дверь и увидел его.

— Что привело вас в Холл, доктор Мид? — спросил он.

— Хит требовал вскрытия, вот я и привез отчет, — ответил Вернон, проходя в приемную. В отчет он включил далеко не все, что обнаружил, а лишь то, что Хиту следовало знать.

Уинстон обратил внимание на помятый вид врача.

— Вам что, плохо? — спросил он.

— Нет, все хорошо, — резко бросил Вернон. Он почти не сомкнул глаз и большую часть ночи просидел один, подавленный, в погруженном во тьму доме, и потому был как выжатый лимон, но ему хотелось покончить с этим делом раз и навсегда.

Уинстону не терпелось узнать, что Вернон собирался доложить Хиту, но он воздержался от расспросов.

— Мастер Хит завтракает в столовой, сэр, — сообщил Уинстон.

Вернон направился в столовую, откуда доносился запах гренок и вареных яиц.

— Доброе утро, Хит! — сказал Вернон, заметив, что Хит выглядит не лучше его, как будто он тоже провел бессонную ночь.

— Доброе утро, мистер Мид! — ответил Хит. Он полночи не спал, все думал об Эбби Скоттсдейл, а другую половину — как заполучить свое наследство. Он надеялся, что Вернон прибыл с добрыми вестями. — Вы уже провели вскрытие? Не ждал вас так рано.

Вернон собрался с духом.

— Да, Хит. Как я и подозревал, у вашего отца не выдержало сердце.

Хит вздрогнул, потому как и в самом деле ожидал, что Вернон сумеет выискать что-нибудь подозрительное.

— Вы уверены, что только это его и погубило?

— Одного этого уже было довольно. И если это вас утешит, скончался он довольно быстро.

То была правда, но тяжкий груз вины нестерпимо давил на Вернона.

Уинстон остановился в дверях на кухню, чтобы принять у экономки чайник со свежезаваренным чаем и подать его к столу. Он слышал, что сказал Вернон, и они с доктором обменялись многозначительными взглядами.

— Я долго не задержусь, Уинстон, — сказал Вернон, когда дворецкий собрался было налить чаю и ему.

Хит отодвинул стул и, покачиваясь, встал.

— Я был уверен, что та девка, что спала с отцом, так или иначе причастна к его внезапной смерти. Может, она и дала ему что-нибудь такое, что вызвало у него сердечный приступ?

— Нет, Хит, — возразил Вернон, подумав, что, вероятно, он же сам это и сделал.

Ему отчаянно хотелось бежать из Холла, пока чувство вины, возобладав в нем, не вынудило его открыть всю правду.

Хит опустился обратно на стул.

— Я сказал Сэмюэлу Макдугалу, что вы навестите его сегодня, чтобы уладить все с похоронами. На такой жаре нельзя долго держать тело.

Хит кивнул.

— Я заеду к нему… по дороге в Берру нынче же утром, — рассеянно проговорил он. Потому что уже лихорадочно соображал, как теперь быть с Эбби.

Вернон вышел из столовой в сопровождении Уинстона. В передней они снова переглянулись.

— Позвольте полюбопытствовать, неужели хозяин действительно умер от того снадобья? — спросил Уинстон мягким тоном, в котором не было ни намека на обвинение. — Можете быть спокойны, я буду нем как рыба.

— Думаю, он переусердствовал с дозой, это и вызвало аневризму, — сочувственно ответил Вернон. — А ведь я предупреждал его, что это не игрушки, да только он и слышать ничего не хотел.

Уинстон легко мог себе представить, сколь глубоко переживал Вернон свою вину.

— Это не ваша оплошность, — сказал он. Несмотря на преданность Эбенезеру, он знал все его слабости. — Хозяин всегда делал то, что хотел. Не слушал ничьих советов, хотя ему желали только добра.

— А не заметили, Уинстон, может, он принимал еще какие-нибудь лекарства, от другого врача? Дело в том, что его печень и почки были в ужасном состоянии.

Это было маловероятно, поскольку Вернон точно знал, что Эбенезер не обращался к доктору Форбсу, другому врачу в Берре.

— Нет, доктор Мид, не заметил.

— Вы уверены?

— Принимай он что-нибудь еще, я бы непременно знал. — Он не стал говорить, что Эбенезер, если бы ему приспичило, мог проделать все втайне.

— Он много пил, будучи дома?

— Да, почти каждый день, но, как правило, умеренно.

— Он говорил мне, что принимал опиат, который я дал ему для успокоения после всех этих передряг на руднике. Так вот, мне хотелось бы знать, правда это или, может… — Вернон с трудом выговорил свой вопрос. — Или, может, он дал опиат той девице, которую собирался завлечь к себе в постель. — Он не мог избавиться от столь тягостной мысли. Ибо, по его разумению, это было безнравственно.

Уинстону не хотелось выкладывать все начистоту, но он видел, как подавлен Вернон, чувствуя себя виноватым в смерти Эбенезера.

— Насколько мне известно, сам он опиат