Корабль бросал якорь около пустынных берегов, на которых знаменитые аэды Эллады некогда складывали легенды о древних героях. Марко не знал этих легенд. Он помнил арабские сказки о Синдбаде-мореходе и чудовищной птице Рух. Он слышал китайские притчи о праведном царевиче Согомон-Буркане и о стране Чипангу, где каждому умершему при погребении кладут в рот розовую жемчужину и где крыши домов сделаны из листового золота.

Тюки переносили на пристань, около них расставляли стражу. Спали чутко, вздрагивая и просыпаясь.

Всю ночь море билось о скалы.

Марко вспоминал роскошные гостиницы на большом тракте от Ханбалыка до Ханьчжоу, где в печи жарко горит каменный уголь, теплый воздух согревает кан, покрытый шелковым одеялом, и почтительный тинчжан-смотритель ставит в вазу ветви цветущих вишен. Или ночлег в глинобитном персидском караван-сарае, где за оградой кони жуют хрустящий ячмень и тяжело вздыхают верблюды, а у костра тихо беседуют путники: проезжий бек, сопровождаемый десятком джигитов, хитрый купец в теплой шубе поверх халата, опаленный солнцем погонщик, седобородый мудрец в выцветшей чалме, грязный, оборванный, красноречивый дервиш и многие другие, случайно встретившиеся на перекрестках караванных дорог. Сирийцы в бурнусах, персы с крашенными хной бородами, туркмены в бараньих шапках, хорезмийцы, арабы, индусы, темнолицые белуджи, вежливые китайцы и подозрительные монголы – все они равны у дорожного костра, все спрашивают о здоровье соседа и терпеливо ждут, когда хозяин предложит им разделить скромный ужин.

До утра несколько раз сменялась стража. Купцы поднимались и смотрели в темноту. Здесь все боялись грабителей.

Марко был спокоен, он дремал или думал о прошедшей жизни. По мере его приближения к Венеции мысли все чаще возвращали странника к голубой глади Янцзы, к зеленому бамбуку, шепчущему у ручья, или веселому «празднику фонарей» в Ханбалыке.

Марко не боялся грабителей. Сколько раз он слышал свирепый клич неизвестных всадников, стремительно скачущих из-за склона горы, когда от черной петли аркана спасает лишь мужество и острие верного меча. Наместник великого хана, светлейший господин Марко не привык бояться. Перед рассветом он крепко спал.

Путешествие заканчивалось. От острова Корфу круто повернули на север.

Никколо и Маффео повеселели. Они перемигивались и поглядывали на вздыхающего, угрюмого Марко. Они не понимали его: им нужно теперь уважение и мягкое кресло перед камином, а он в сорок лет должен начать новую жизнь.

Вода пенилась и искрилась. Гребцы пели, налегая на весла. Ветер налетал порывами. На мачте развевался лазоревый венецианский флаг. Корабль плыл и отражался в лазоревой Адриатике.

Сжав челюсти, Марко смотрел вперед. Рядом стоял широкоскулый Петр и щурил беспокойные узкие глаза. Хозяин произнес несколько слов по-татарски. Петр встряхнулся, осклабился, преданно прижал к сердцу руку.

Справа тянулись горы Далмации.

Пена взлетала перед крутой корабельной грудью. Чайки кружились, кричали и садились в воду. Светило осеннее солнце, и чайки казались темно-золотыми. Марко смотрел на них мрачно, чувствуя, как за спиной навсегда закрываются ворота Востока. Ему представлялись знойные песчаные пустыни и каменистые гоби, солончаки и такыры, сухие степи и тугаи, пики Памира и святилища Тибета, лессовые равнины и многомиллионные людские муравейники Китая, джунгли страны Мян, берега Суматры и Цейлона, благоухающие драгоценными деревьями, и неизвестные созвездия над волнами океана.

А впереди, за длинной косой Лидо, с оранжевыми парусами рыбаков, с толпой детей, собирающих устриц, с лесом корабельных матч, с замками и кампанилами соборов, прямо из моря вставала сияющая серебристой голубизной Венеция.

Холодный ветер заставлял кутаться в плащи и натягивать шапки на уши. Стены домов потемнели от сырости.

Но венецианцы, не обращая внимания на непогоду, по-прежнему толпились на набережных и площадях. Гондольеры с трудом удерживали равновесие на волнах Большого канала.

Хлопали паруса, и трепались цветные флаги многочисленных судов, пришвартованных к пристаням. Стаи гондол выплывали из узких каналов и направлялись к Сан-Джордже Маджоре, к Пьяцетте, Санта Кроче или мосту Риальто.

На одной из гондол рослый молодец, стриженный под скобку, крикнул, обращаясь к пожилому человеку, видимо, купцу среднего достатка:

– Добрый день, синьор Пьетро!

– Э, здравствуй, Луччино! Как поживаешь?

– Слава Господу и моему милостивому патрону святому Луке, я живу хорошо!

– Слушай, Луччино, пересаживайся ко мне! Осторожно, не упади в воду, ишь как качает! Ну вот… Так что там произошло у вас в приходе Сан-Джованни?

– О, синьор! Помните ли вы, как я приходил поздравлять вас на Рождество с приятелем? Его дом находится недалеко от монастыря Сан-Лоренцо. Я еще говорил вам тогда…

– Погоди. Это тот парень, у которого отец вместе с братом уехали неведомо куда?

– Да, да, синьор Пьетро! Так вот, они вернулись! Стало быть, отец моего друга, мессер Никколо, дядюшка Маффео и единокровный брат Марко – живые и здоровые!

– Сколько же времени они отсутствовали?

– Не меньше двадцати шести лет, синьор!

– Господи Иисусе! Да неужто так долго?

– Они были в столь далеких и чудесных странах, что разум отказывается верить! Будто бы там живут люди с одной рукой и одной ногой, поэтому они не могут ходить, а крутятся колесом. В другом месте жители умеют снимать с плеч собственную голову и носят ее под мышкой…

– Какое вранье! Этому может поверить только дурак!

– И еще будто бы есть земля, где все так богаты, что покрывают крыши своих домов листовым золотом!

– О, Мадонна! Значит, они могли приобрести там огромное состояние?

– Вот именно, синьор! Чтоб мне лопнуть! Я узнал о них удивительные вещи…

– Стой, Луччино! Я позову сейчас мессера Бернардо… Святой отец, пожалуйте сюда. Вот племянник почтенного Гаспаро Мальпьеро рассказывает о купцах, вернувшихся недавно из многолетнего путешествия.

Патер в лиловой рясе кивнул носатым лицом из-под капюшона и протянул руку гондольеру:

– Помоги-ка, сын мой, разрази тебя Бог…

С кряхтеньем он уселся на скамью и собрал морщины у глаз.

– Слышал, слышал про соблазнительную историю. Вся Венеция болтает…

– Какая история, святой отец? – спросил Пьетро.

– Когда эти Поло приехали, то родственники были поражены их грубым видом и грязными одеждами языческого покроя, хотя они привезли дорогие заморские товары, и с ними находились их косоглазые рабы. Жена одного из братьев по имени…

– Маффео! – вставил Луччино.

– Помолчи, сын мой, разрази тебя Бог! Да, по имени Маффео… Так, значит, его жена схватила рано утром грязные лохмотья мужа и отдала их какому-то нищему, проходившему мимо. Проснувшись и узнав об этом, Маффео стал рвать на себе волосы, бить себя в грудь и с криком бегать по комнатам. Потом он посовещался с братом и племянником, взял деревянный волчок, пошел и сел у моста Риальто – в самом оживленном месте. Он сидел, без конца запуская волчок и повторяя как безумный одно и то же: «Бог захочет, и он придет». Множество народу собралось на него поглазеть – столь странно и удивительно было поведение старика. И вот однажды явился тот самый нищий, которому жена Маффео отдала татарскую одежду. Хитрый купец узнал свои лохмотья, схватил нищего и отнял их у него. Окружающие смеялись, глядя на купца и похлопывая себя по лбу, а позже выяснилось: в лохмотьях-то были зашиты драгоценные камни! Когда нищий узнал о том, что несколько дней носил на себе пригоршню алмазов и рубинов, он принялся биться головой о стену и, говорят, по-настоящему сошел с ума. История, прямо скажем, забавная, но соблазнительная, вызывающая к дьявольской ловкости и корысти.