– Да будет вам известно, – перебил Нарандан, – что и Гайхату по воле неба окончил срок своей жизни. Теперь государем стал истинный и законный наследник Аргуна Газан-хан.

– Пусть продлятся его годы! Мы лишь слуги, действующие по велению господина. Зачем нам судить о распрях царей?

Никколо умолк. Подумав и будто смягчившись, Нарандан сказал:

– Я вижу ваши золотые пайцзы, но кто из заслуживающих доверия людей может подтвердить, что вы те, за кого теперь себя выдаете?

– Когда мы приехали во дворец Гайхату-хана, с нами находился посол Коджа, единственный, оставшийся в живых. Но лучше послать гонца к самой Кукачи-хатун и передать ей, что преданные опекуны почтительнейше просят госпожу вспомнить о них…

– Хорошо, гонец поскачет сегодня же.

– Пошли с ним нашего слугу. Если прекрасная хатун пожелает, она узнает его.

Тысячник поднялся, поправил саблю и шлем.

– Ответьте мне, чужеземцы, говорящие удивительное. Вы, получавшие награды и отличия, обладавшие властью и состоянием… Где ваши рабы и телохранители? Где отборные скакуны? Где длинный караван с ценными вьюками? Почему вы приехали сюда, больше похожие на персидских дервишей, чем на послов великого хана? Почему хотели остаться незамеченными? Откройте мне причину вашего поведения.

Никколо развел руками и сказал:

– Светлый нойон, если бы я плохо знал татарскую речь, мне бы с трудом удалось объяснить тебе все обстоятельства. Но я больше тридцати лет говорю по-татарски и хуже владею своим родным языком. Жизнь переменчива, а путь человеческий иной раз подобен полету мыши или перепутанному мотку шерстяных ниток…

Венецианец действительно сумел воспользоваться степным красноречием.

– Мы из славного и богатого города Венеции, расположенного много дальше к закату солнца, чем знаменитый Константинополь или Рум, как называют его арабы. У нашего города есть жестокий и коварный соперник – разбойничий порт Генова, и сравнить ее можно лишь с мерзостной жабой или ядовитой змеей, а жителей – с кровожадными пиратами. В свое время венецианцы в союзе с франкскими рыцарями отняли Рум у главного хана греков, императора Комнина. Теперь греческий государь набирает силу и готовится отомстить. В его коннице служат отчаянные наездники – турки, и все войско вооружено турецкими щитами, луками и мечами, – рассказывают караванщики и купцы. Комнин приблизил к себе бессовестных генуэзцев, предоставил им целый квартал в городе и высокостенный замок, а венецианцев везде преследует и притесняет. Нам не миновать Трабзона, только там мы сможем нанять корабль и пуститься в плаванье к родным берегам. Но копыта монгольских коней еще не ступали по земле греков, и нас не защитит от беззакония и грабежа пайцза и ярлык с ханской печатью. Поэтому мы одели рубища и пересели с чепраков, покрывающих спины благородных коней, на пыльных мелкоступающих ослов.

Когда старший брат закончил свою речь, вперед подвинулся Маффео.

– Господин, – сказал он, – ты молод, но мудрость сияет на твоем лице, и опыт многократно пришел к тебе на пути ханской службы. Изменчив и необъятен мир, и люди, живущие в разных землях, молятся разным богам. Ты знаешь, что сытый человек не захочет работать, он будет искать развлечений и удовольствий, а владеющий богатством стремится лишь слышать звон монет, падающих в его сундук. Но случается, что обладающий счастьем и милостью владыки не жаждет суетных благ, а заботится только о высоком совершенстве души…

Тысячник Нарандан с усмешкой посмотрел на хитрого старика и медленно произнес, почесывая жесткий подбородок:

– Конечно, я проверю то, о чем вы здесь говорили, чужеземцы. Если слова ваши окажутся правдивыми, – пожалуй, Нарандан в этом не сомневался, – вы получите свободу и всякое содействие… (Неизвестно, что прикажет своенравная хатун. А если она велит осыпать их золотом и с почетом проводить до границы?) Я дам вам охрану. Я прощу дерзнувшего оказать сопротивление. – Он покосился на Марко: еще не стар, хотя в бороде белые нити. Во взгляде – уверенность вельможи и смелость привыкшего к опасности морехода. – Чтобы вас никто не беспокоил, здесь останутся десять бдительных нукеров. (Может быть, попросту прирезать этих подозрительных странников?.. Нет, опасно: узнает Кукачи-хатун, и над моей головой разразится гнев ильхана). Ждите решения вашей судьбы…

Венецианцы низко поклонились.

За стрельчатым оконцем высыпали звезды и засияли над землей. Угли в очаге догорали. Купцы Поло, вытирая лбы, сели на скамью и молча поглядели друг на друга.

Разговор окончился не совсем благополучно – тысячник Нарандан унес с собой золотые пайцзы великого хана Хубилая.

Все вокруг казалось сгустившимся темно-синим туманом. Не было границы между мерно дышащей грудью моря и ночным небом, побледневшим перед зарей.

Созвездия уплывали в глубину Вселенной.

Корабль находился в состоянии парящей птицы: то плавно поднимаясь и почти касаясь звезд верхушкой мачты, то опускаясь в водяные пропасти и рискуя удариться килем о донные скалы.

Гребни волн, вскипавшие белой пеной, нежно порозовели.

Марко Поло стоял рядом с капитаном – суровым венецианцем, с притаенной улыбкой посматривал искоса на его бритое, обветренное лицо. Оно казалось давно знакомым, будто пригрезилось, явилось из пестрого, звонко поющего, беспечного отрочества.

– Хорошо идем, синьор сопракомит.

– Хорошо идем, мессер Марко.

– Ветер все свежеет, да – слава святому Николаю! – попутный.

– Что ж, пусть гребцы отдохнут.

– Не началась бы буря.

– Все в руках Господних. Однако на севере ни облачка, так что бури можно не бояться.

Никколо и Маффео спали, закутавшись в плащи. Рядом с ними, на тюках, зашитых в парусину, спали слуги.

Множество людей разместилось на палубе, несмотря на ветер и соленые брызги. Некоторые ехали до Константинополя, иные – до святого Афона или до венецианской фактории на Эвбее, но большинство мечтали увидеть среди адриатической лазури песчаную косу Лидо.

Пена летела через борта. У Марко намокли борода и кожаный плащ, надетый поверх его восточных лохмотьев.

Марко вздохнул, думая о том, что покинуть Трапезунд без потерь все же не удалось. Чиновники базилевса Комнина проницательны: разгадали, проклятые, мнимую бедность купцов и наложили на них нечто вроде выкупа из плена – иначе и не назовешь этот грабительский налог. Пришлось Марко доставать из переметных сум запечатанные заветные кошельки, ехать ко двору греческого государя и платить за себя, отца и дядю, за слуг и товары около четырех тысяч золотых гиперпер – огромные деньги, целое состояние.

Почесывая в затылках, Никколо и Маффео составили расписку в том, что обязуются по приезде в Венецию «выплатить по трети вышеуказанной суммы мессеру Марко Поло для возмещения ущерба, нанесенного ему господином Комнином Трапезундским».