– Я лучше глушитель заварю. – Улыбнулся Голенев и пошел к выходу. Ему было приятно, что Нелидов все понял и не обиделся. Раньше у него был только один по-настоящему близкий человек, Постников. Теперь их стало два.

Стеколкин сидел в камере меньше недели, но чувствовал себя глубоко несчастным человеком. И хоть, стараниями Курдюка, узник имел возможность смотреть телевизор и еды хватало, настроение Вячеслава Антоновича оставалось мрачным. Сам Курдюк его больше не навещал. Он приходил всего два раза. Первый, когда Стеколкина взяли, и потом, когда его перевели в камеру с телевизором. В тот визит полковник предупредил, что кащеевская девица согласилась помочь, с условием, что Стеколкин отдаст ей половину своей доли от всех предстоящих прибылей. Вячеслав Анатольевич с радостью согласился и больше Курдюка не видел. Последующие дни тянулись бесконечно медленно. На допрос его ни разу не вызвали, что происходит с его делом, он не знал и, давно перестав жалеть болонок, которых утром выводил на прогулку, переживал за собственную персону. Чиновник никак не мог избавиться от ощущения материального ущерба. Ущерб наносился автоматически. Сменив кабинет в мэрии на камеру тюрьмы, он каждый день лишался конкретных денег. И это ощущение пока оставалось самым горьким в его теперешнем положении. Он помнил всех посетителей, которым назначил прием, и в уме прикидывал потерю от каждой недополученной взятки. Горестные мысли прервал лязг замка.

– На выход. – Приказал охранник.

Вячеслав Анатольевич вздрогнул от неожиданности и поднялся. Вохровец спокойно ждал на пороге.

– Куда меня? – Забеспокоился заключенный.

– К подполковнику Зудову. – Добродушно сообщил парень.

Это добродушие Вячеславу Анатольевичу показалось странным. Раньше вохровец смотрел исподлобья и на вопросы заключенного не отвечал. Стеколкин тут же осмелел:

– Не знаешь, зачем я понадобился начальнику тюрьмы?

– Знаю, но говорить права не имею. – Ухмыльнулся тот.

– Я никому не скажу.

– Все равно не положено. – Охранник на мгновенье задумался: – Вот только если вы мне поможете квартирку тещи на себя оформить…

– Я же в тюрьме! – Разозлился Стеколкин.

– Ну, если вдруг, того…

– Чего того?

– Ну, если вас отпустят?

– Если отпустят, еще надо чтобы на работе восстановили.

– А если восстановят?

– Тогда придешь в кабинет, и поговорим.

– А вы меня не забудете?

– Пока склероза не наблюдается.

– Тогда скажу, что вас переводят в очень хорошее место. А куда, у начальства выясните…

Узник понял, что парень знает больше, чем говорит, но пока тот вел его по коридору, больше вопросов не задавал. Начальник тюрьмы встретил его с улыбкой:

– Поздравляю, Вячеслав Антонович. Можете позвонить жене по моему телефону.

– С чем поздравляете? – Осторожно поинтересовался Стеколкин.

– С освобождением. – Улыбнулся Зудов. Улыбка у него получалась кривая, поскольку рот подполковника был от природы перекошен: – Ваше дело прекращено, и вы можете идти домой.

– Меня выпускают?

– Вы освобождаетесь по личному распоряжению мэра. Тихон Иннокентьевич оказался настоящим хозяином города. Своих не топит.

– Если бы не топил, меня бы здесь не было. – Осознав свое нынешнее положение, не без пафоса возразил Вячеслав Антонович.

– Не скажите, он молодец. Пугнуть пугнул, а потом помиловал. – Подполковник выписал Стеколкину пропуск и вызвал вохровца: – Выдай гражданину одежду и проводи на выход.

Стеколкина никто не встретил. Жене он звонить воздержался, а друзья, видимо, ничего не знали. Оказавшись на улице, он осмотрелся вокруг и не мог понять, почему знакомый ему город стал таким красивым и солнечным. Провел в тюрьме всего неделю, а вышел и увидел все другими глазами. И дома, и деревья, и даже прохожих, которых он раньше вообще не замечал.

– Вот она воля! – Подумал чиновник, вздохнул полной грудью воздух свободы и вздрогнул от автомобильного гудка. Рядом с ним стоял черный «мерседес» Кащеева, а за рулем сидел телохранитель Маки.

– Садись в машину. – Приказал водитель.

– Зачем?

– Там узнаешь. – И Трофим, не покидая водительского сидения, открыл заднюю дверь. Стеколкин послушно уселся в лимузин. Через десять минут его доставили в кооператив.

Трофим остановил машину, открыл Стеколкину дверцу, и когда тот выбрался наружу, взял его за локоть и повел к офису.

Мака сидела в директорском кабинете. Осмотрев визитера немигающим змеиным взглядом, поинтересовалась:

– Что, зек, доволен?

– Чем?

– Этот кретин еще спрашивает? – Возмутилась Мака: – Хочешь обратно в камеру?

Стеколкин в камеру не хотел:

– В тюрьме очень плохо.

– Это, Славка, твои проблемы. А сейчас садись, подпишешь мне бумагу. – И Мака выложила на стол лист, заполненный печатным текстом.

– Что за бумага? – Насторожился Стеколкин. В этом кабинете он уже подписал один документ, который стоил ему немало крови.

– Читай, если грамотный.

Вячеслав Антонович страдал близорукостью, а очков при себе не имел. Пришлось водить носом по тексту. Документ оказался генеральной доверенностью, при наличии которой Мака могла распоряжаться всем его имуществом.

– Ты совсем обнаглела, девушка. Так мы не договаривались. – Возмутился Стеколкин.

– Я освободила тебя из тюрьмы?

– Спасибо. Но, по словам Вани, речь шла о моей доле на цементный завод. А это просто грабеж. Ты же меня по миру пустишь.

– Акций цементного завода у тебя пока нет. – Усмехнулась Мака: – И если ты не круглый идиот, на свое имя их покупать и не будешь. Найди надежного человека.

– Почему я должен кого-то искать?

– Потому что через две недели станешь мэром. А мэр не имеет права заниматься предпринимательской деятельностью. И не бойся, пока ты остаешься паинькой, я у тебя не возьму ни копейки. А начнешь вертеть, зарою, и тогда этот документик мне понадобится. Не пропадать же добру компаньона.

Предложение занять кресло мэра Стеколкина озадачило. Он даже пропустил мимо ушей прямую угрозу Маки.

– Что значит через две недели?! Откуда такие сроки?

Мака нахмурилась:

– Мне надоело смотреть, как ты надо мной торчишь. Может быть, наконец, усядешься?

Стеколкин присел на краешек кресла.

– Теперь слушай. В среду действующий мэр официально вступит в должность. В четверг он умрет. В понедельник состоятся торжественные похороны Тихона Иннокентьевича Постникова. С тебя личный венок. А в следующий понедельник ты займешь его кресло.