Для Людовика VII это тоже стало последней каплей. Долгий изнурительный поход вдоль побережья никоим образом не напоминал великое шествие, каким он себе его представлял. По прибытии в следующий порт он заявил, что оставшуюся часть пути в Антиохию преодолеет морем. Судов для переправки всей армии не хватало, но это была второстепенная деталь. Приказав духовенству грузиться на любые доступные корабли, он вместе с двором поднялся на борт. Армии оставили часть провизии, дали немного денег на пополнение припасов и приказали двигаться маршем в Антиохию. Больше Людовик VII ее не увидел. Едва суда скрылись из виду, на злополучных крестоносцев набросилось турецкое войско и всех перебило.

Для государств крестоносцев весть об этой беде стала жестоким ударом. После того как западные рыцари выступили в поход, младший сын Занги Нур ад-Дин за несколько месяцев одолел в гражданской войне братьев и в значительной степени восстановил владения отца. И при этом очень быстро продемонстрировал, что по кровожадности превосходит родителя. Когда Жослен Эдесский совершил отчаянный и в некоторой степени даже опрометчивый подвиг, на короткое время вновь заняв свою столицу, Нур ад-Дин впоследствии расправился со всем ее населением – убив, обратив в рабство либо отправив в изгнание. Город, ставший первым в мире христианским королевством[90], навсегда остался в руках мусульман.

Больше всех встревожился Раймонд Антиохийский. Он хоть и не питал никакой симпатии к Жослену Эдесскому, но прекрасно осознавал опасность, которая теперь угрожала ему самому. Государства крестоносцев стали уязвимее, у них появился новый страшный враг, а все надежды возлагались теперь на великое воинство поборников христианства, двигавшееся на Восток. Когда на горизонте замаячили направлявшиеся в гавань корабли крестоносцев, жители Антиохии столпились на берегу в надежде увидеть своего спасителя. Однако их ждало зрелище совсем иного рода: на берег вместе с двором и жалкими остатками армии сошел Людовик VII, выглядевший так, будто его только что осадили враги. Раймонд Антиохийский сильно расстроился, увидев такого французского короля с племянницей, но тщательнейшим образом свое разочарование скрыл.

У Людовика еще оставалась горстка вышколенных рыцарей, к тому же он сохранил в целости свою сокровищницу. Раймонд прекрасно знал: люди, жаждущие продать за деньги свои мечи, найдутся всегда, а армию можно воссоздать. Людовику и Алиеноре оказали в Антиохии великолепный прием, причем принц благородно отказался говорить о делах, пока они не придут в себя после тягот похода. Король с королевой провели несколько приятных дней, совершая верховые прогулки по антиохийским холмам и всеми силами старались забыть ужасы последнего времени. Идею похода против расположенного неподалеку Алеппо принц «подкинул» аккуратно, лишь когда для этого наступил надлежащий момент.

Но несмотря на выдающиеся усилия Раймонда, пребывание в Антиохии, которое, подобно самому крестовому походу, началось так хорошо, вскоре превратилось в фарс. Главной проблемой стало ухудшение отношений короля и королевы. Поддерживать на публике внешние приличия им удавалось ценой невероятных усилий, но даже «театр двух актеров» не мог скрыть от посторонних глаз очевидное: королевский брак трещал по швам. То обстоятельство, что Раймонд выделялся на фоне других яркой индивидуальностью и Алиенора явно предпочитала его компанию обществу сурового мужа, тоже, естественно, не способствовало улучшению ситуации. Вскоре поползли слухи, что нежные чувства Алиеноры к дядюшке вышли за рамки пристойности.

Головной боли Людовику добавлял и тот факт, что все пытались обратить на себя его внимание. Раймонд все конкретнее предлагал немедленно выступить против Алеппо, а перед этим предпринял все необходимые шаги для того, чтобы сделать Алиенору своей союзницей в данном вопросе.

Жослен Эдесский тоже был в городе и пытался уговорить его выйти в поход, дабы вернуть утраченную вотчину, в то время как Иерусалимский патриарх не менее настойчиво умолял отправиться в Палестину ради обеспечения безопасности христианской святыни.

Для самого разумного использования имевшихся в распоряжении сил ему было бы лучше всего объединиться с Раймондом и нанести удар по Нур ад-Дину, но неприязнь к дядюшке его жены взяла верх. Он заявил, что поклялся войти в Иерусалим, перед тем как начинать крестовый поход, и сообщил о немедленном отъезде. Алиенора пришла в ярость. Она в открытую поддерживала план Раймонда, к тому же не привыкла, чтобы от нее подобным образом отмахивались. В итоге разгневанная королева поставила короля перед фактом: если он не передумает, она тут же инициирует развод на том основании, что их связывало слишком близкое родство.

Угроза была нешуточной. Королевские браки в средневековой Европе заключались исключительно между равными. За несколько веков это привело к тому, что практически каждый из супругов в той или иной степени был родственником своей половины. Официальное каноническое право запрещало браки ближе седьмой степени родства, но из соображений политической целесообразности на это закрывали глаза – до тех пор, пока в условиях новой реальности слишком близкие родственные связи не становились своего рода «козырной картой». Поскольку Людовик и Алиенора были четвероюродными братом и сестрой, а в этом качестве их брак формально являлся запретным, развод создал бы Людовику множество проблем, не говоря уж об огромных территориальных потерях в виде Аквитании[91].

Ультиматум королевы глубоко оскорбил короля. Когда они только поженились, Людовик безумно любил свою молодую жену и потакал каждой ее прихоти. Он потратил целое состояние на то, чтобы парижский дворец стал максимально комфортным для Алиеноры, удовлетворял каждый ее каприз и роскошно обставил жилые дворцовые половины, хотя ему самому излишества лишь мешали. Однако королева твердила, что несчастна, раздраженно язвила и нередко выходила из себя, открыто подрывая авторитет короля.

Что ж, хорошенького понемногу: Алиенору посадили под домашний арест, а затем против воли увезли в Иерусалим.

Когда они достигли Священного города и узнали, что там их ждет Конрад III, разлад между ними не пошел на спад. Император Мануил лично вылечил германского короля и поставил его на ноги, после чего они стали друзьями. В глазах французов Конрад был теперь если не дураком, то наивным простаком, потому что в уничтожении своей армии Людовик в значительной мере винил именно византийцев.

Но вот упрекнуть Конрада в бездействии было нельзя. За те несколько недель, которые ему пришлось провести в городе, он уже набрал из наемников новую рать. С учетом войска Людовика и недавней волны припозднившихся солдат из Прованса, это была самая большая армия, которую когда-либо формировали в Иерусалиме.