развеселить меня – включи Эм-Джея. Или потанцуй, если ты Малик и не умеешь танцевать. Он проговаривает вслед за Майклом Джексоном: «Ты просто P. Y. T., молодая красотка» – и дергается, как будто у него чесотка.

– Ты серьезно? – хохочу я.

– Угу. – Малик, танцуя, подходит ко мне, ставит меня на ноги и каким-то чудом заставляет танцевать и петь вместе с ним. Ладно, хорошо, я улыбнулась.

Малик изображает лунную походку – так ужасно у Трея не получалось никогда. Я хохочу как ненормальная.

– Чего? – спрашивает он.

– Танцы – это не твое.

– А ты злая.

– Я честная.

Он крепко меня обнимает, кладет подбородок мне на макушку:

– Бризи, я что угодно сделаю, лишь бы тебя порадовать.

Я обнимаю его в ответ, поднимаю голову и встречаюсь с ним глазами.

Когда он находит мои губы, я не отстраняюсь. Только закрываю глаза и жду, когда взорвется фейерверк.

Да-да, фейерверк. Как в дурацких мелодрамах, которые я втайне обожаю. От этого поцелуя у меня должны подогнуться колени, сердце выскочит из груди, а в животе непременно запорхают бабочки.

Но… честно, ничего подобного.

Мокро, неловко, на губах вкус подушечек «читос», которые Малик недавно ел. Мы все время сталкиваемся носами. Сердце ниоткуда не выскакивает, даже не ускоряется. И никакого взрыва. Странно это. Не то чтобы мы не умеем целоваться, с этим у нас обоих все нормально. Просто…

Не то.

– Я… – говорит Малик. – Я, ну…

– Ага.

– Я не…

– Угу.

Повисает неловкая пауза.

– Это… – Малик обхватывает рукой затылок. – Проводить тебя до дома?

Мы прошли три квартала без единого слова. Где-то далеко перелаиваются собаки. Совсем стемнело и дико холодно, почти все сидят по домам. С крыльца одного дома слышны голоса – кто-то сидит в темноте. Видно только оранжевую искру тлеющей сигареты… Не, по запаху это косяк.

– Бри, это что сейчас было? – спрашивает Малик.

– Это ты мне скажи. Ты сам меня поцеловал. И девушка есть, кстати, тоже не у меня.

– Черт, – шипит он, как будто впервые о ней вспомнил. – Шена.

– Угу. – Может, мы с ней и хреново ладим, но это все равно мерзко. – Ты, по-моему, от нее без ума, зачем было меня целовать?

– Не знаю! Оно как-то само…

Я останавливаюсь. Мы прилично отошли от крыльца, где кто-то сидел. Вокруг так тихо, что мой голос кажется очень громким:

– Само? Малик, так не бывает!

– Эй, постой, ты, между прочим, ответила на поцелуй.

Отрицать бессмысленно.

– Ага.

– Зачем?

– Затем же, зачем ты меня целовал.

На самом деле какие-то искры между нами есть, хотя ни один из нас толком не понимает, что это значит. Но, похоже, это как испорченный пазл. Детальки могли бы сложиться в красивую картинку, но после этого поцелуя мы как будто пару штук потеряли.

Мимо проезжает серая «камаро».

– Ладно, хорошо, ты мне небезразлична, – говорит Малик. – Давно уже. Мне показалось, что и я тебе тоже. Но я не знал точно.

– Да… – Я замолкаю. Тут тоже бессмысленно отрицать.

– Слушай, Бри, я понимаю, тебе неприятно, что я с Шеной. Но неужели обязательно флиртовать с Кертисом, чтобы я ревновал?

Я издаю какой-то сдавленный писк. Или фиг его знает, как этот звук назвать.

– Что за бред я сейчас услышала?

– В автобусе тебя от него было не оторвать. И после бунта ты за него вступилась. Явно же хотела, чтобы я ревновал!

Я внимательно осматриваю его с головы до ног.

– Да кто б вообще о тебе думал!

– И ты хочешь, чтобы я тебе поверил?

– Чува-а-а-ак, – тяну я и подкрепляю свои слова ударом кулака об ладонь. – При чем тут ты вообще? Ну серьезно?

– Ты от него не отлипала! И я должен поверить, что не из-за меня?

– Это правда! Я даже не заметила, как ты сел в автобус. Малик, блин, ну у тебя и самомнение! Реально, ты ведешь себя как бабник!

– Как бабник? – переспрашивает он.

– Да! Рассуждаешь тут о чувствах, лезешь целоваться… Раньше ты даже не намекал, что я тебе нравлюсь! А теперь, как только мне понравился кто-то еще, у тебя вдруг ко мне чувства? Иди в жопу, просто иди в жопу!

Малик поднимает брови.

– Стоп, тебе что, нравится Кертис?

Ой. Блин. Мне что, нравится Кертис?

Визжат покрышки – та серая «камаро» вдруг разворачивается, подлетает к нам и резко тормозит.

– Что за нахрен? – спрашивает Малик.

Водительская дверь распахивается, наружу выпрыгивает какой-то парень и ухмыляется, обнажая серебряные зубы. В руке у него ствол.

Король с Ринга.

– Глядите-ка, кто тут у нас, – произносит он.

Я не могу смотреть ему в лицо – взгляд не отрывается от дула. Сердце колотится в ушах.

Малик загораживает меня рукой.

– Нам не нужны проблемы.

– Мне тоже не нужны. Пусть твоя малышка просто кое-что отдаст.

На него смотреть или на ствол?

– Чего?

Он направляет дуло мне в грудь.

– Отдай свою цепочку.

Твою мать. Забыла спрятать.

– Понимаешь, твой папка имел наглость всюду расхаживать с короной на цепи, называть себя Королем Сада… и якшаться с грязными Послушниками, – произносит Король. – Давай, исправь его ошибку, давай ее сюда.

– Я не… – Меня трясет как в лихорадке. – Это мо…

Он наставляет на меня ствол.

– Я сказал, давай сюда!

Говорят, в такие минуты перед глазами пролетает вся жизнь. У меня перед глазами – все, чего я в жизни не успела. Взлететь, выбраться из Сада. Дожить до семнадцати. Вернуться домой.

– Я… я не… – У меня стучат зубы. – Не могу!

– Что неясно, сучка? Быстро дала сюда!

– Чел, спокойно…

Король бьет Малика кулаком в лицо. Тот падает.

– Малик! – Я бросаюсь к нему.

«Щелк-щелк», – передергивается затвор.

– Умоляю… – реву я. – Умоляю, не забирайте!

Мне никак нельзя отдавать цепочку. Мама могла давно уже ее заложить, заплатить по счетам, набить холодильник, но подарила ее мне. Мне! И да, она говорила, что кулон остается у нас, и точка, но я всегда верила, что в самом крайнем случае мы его продадим.

Лишиться его – значит, потерять последнее средство.

– Гляди-ка, нюни распустила, – издевается Король. – А в песенке-то все нас оскорбляла!

– Это всего лишь песня!

– Да мне насрать! – И направляет ствол прямо мне между глаз. – Хочешь по-хорошему или по-плохому?

У меня под ногами стонет, держась за глаз, Малик.

Я не могу рисковать его жизнью. И своей тоже. Даже ради благополучия собственной семьи.

Я распрямляюсь и смело заглядываю Королю в глаза. Пусть этот трус посмотрит в мои и не увидит там страха.

– Дай сюда, – повторяет он сквозь зубы.

Я снимаю кулон с шеи. Он сверкает даже в темноте.

Король выхватывает цепь у меня из рук.

– Вот так-то.

И, не спуская с меня глаз – я отвечаю тем же, – пятится к машине. Ствол он опускает, только садясь за руль. «Камаро» уносится прочь, увозя с собой последнюю подушку безопасности моей семьи.

Часть третья. Новая школа

Двадцать два

Меня чуть не убил Король. Так что я звоню тетушке, Послушнице Сада.

Она срывается с места, едва услышав слово «ограбили».

Мы ждем ее на обочине. У Малика под глазом набухает синяк. Он говорит, что все нормально, но больше ничего не говорит.

Я обхватываю себя руками. Внутренности стянулись в тугой узел и никак не расправляются. Не знаю, может, так и лучше. Похоже, я только на этом узелке и держусь, иначе сдохну.

К нам летит «катлас» тети Пуф. Едва он тормозит, из него выскакивают тетя и Жулик. Оба со стволами.

– Что случилось? – спрашивает тетя. – Кто это был?

– Король из «У Джимми», – выдавливаю я.

Малик вскидывается.

– Ты с ним что, уже знакома? – Не вопрос, а обвинение.

– Пересекались, – просто отвечает тетя. – Бри, что он забрал?

Челюсть ноет – так я все это время стискивала зубы.

– Цепь.

Тетя закрывает руками лицо.

– Твою мать!

– Короли мечтали добраться до цепочки с тех пор, как убили Ло, – говорит Жулик.

Зачем она им? Типа приз за то, что забрали у меня отца?

– Я не хотела отдавать… – Голос срывается. – У него был пистолет, и…

– Охренеть. Он грозил вам стволом?

В ее глазах плещется, ища выход, ярость. Я знаю ровно пять слов, после которых она вырвется на волю:

– Он целился мне в лицо.

Тетя медленно выправляется. Ее лицо ничего не выражает и кажется почти спокойным.

– Я этого так не оставлю, – говорит она и идет к машине, намекая, чтобы мы шли следом.

Малик остается стоять на тротуаре.

– Ты с нами? – спрашиваю я.

– Не. Пройдусь до дома. Подумаешь, пара кварталов.

До дома… где его уже наверняка ждет мать.

– Слушай… не говори, пожалуйста, тете Шель, ладно?

– Ты серьезно? – спрашивает Малик. – Бри, в тебя целились! Мне подбили глаз!

Я серьезна как сердечный приступ. Если он проговорится