В цветущей зелени показались стены дворца, но Айдас свернул на тропу и провёл к низкому дому. Он помог мне спуститься с «осла», привязал поводья к тонкому стволу и пригласил в дом. В маленькой прихожей мы разулись и прошли в просторную гостиную. В широкие окна проникал тенистый свет. Пол устилал пёстрый ковёр, сплетённый из разноцветных лоскутов. Вдоль стен стояли диваны с множеством маленьких подушек, вышитых причудливым орнаментом. Посреди комнаты располагался круглый помост со столом на низких ножках и длинными валиками вместо стульев.

Не успела я толком осмотреться, как из глубины дома вылетел долговязый и угловатый, как большинство подростков, юноша. Он обнялся с Айдасом и с интересом взглянул на меня.

— Твоя невеста? Красивая.

Я смутилась от того, что он назвал красивой, представив, что похожа на пугало. Айдас открыл было рот, объяснить брату кто я, но тот громко крикнул через плечо:

— Мам, Айдас жену привёл!

— Нет! — я испуганно замахала руками.

Айда рассмеялся, а потом строго посмотрел на брата.

— Во дворе инар стоит, отведи мехта Хадиму и поблагодарить не забудь.

Мальчишка с готовностью кивнул и выбежал на улицу. Из глубины дома показалась женщина в светлых шальварах и длинной расшитой по подолу рубахе, похожей на короткое платье. Она быстро подошла к сыну и расцеловала в обе щёки. Потом оценивающе посмотрела на меня.

— Знакомь, сынок.

— Это нарима Вера, матушка. Я подобрал её в пустыне, её муж погиб. Она осталась одна и ей некуда идти.

— Ай-ай, — женщина сокрушённо покачала головой и обхватила мои ладони своими. — Бедное дитя.

Входная дверь хлопнула и с порога донёсся громкий мужской возглас.

— Я дома!

— Как раз к ужину, — отозвалась нарима Адия и устремилась в сторону кухни.

Мужчина прошёл в гостиную. Его облик соответствовал должности: высокий и статный, с зачесанными назад темными волосами и аккуратно подстриженной бородой, лишь окаймляющей подбородок. Кипенно-белые штаны и длинная рубаха дополняли образ — строгий и благочестивый. В уставшем, колючем взгляде вспыхнула радость при виде сына. Айдас с отцом обнялись, приветственно похлопав друг друга по спине. А потом он представил меня.

— Отец, это нарима Вера. Она прибыла с севера.

— Одна? — Халил удивлённо приподнял брови.

Я предпочла молчать и предоставила слово Айдасу.

— Её муж погиб в пустыне. Они направлялись к осколку Вечности в Звёздный храм.

Советник приложил три пальца ко лбу, сердцу и затем солнечному сплетению.

— Глюпое дитя. Дюрные это помыслы.

Речь у него была странная, словно кончик языка распух, и все согласные произносились с непривычной мягкостью. Он говорил ласково, но глаза впились буравчиками.

— Завтра на Большом турнире я собирался представить её царю Малику и принцессе Самии. Вера много где побывала, и её рассказ доставит царю удовольствие.

Щека Халила неприязненно дёрнулась, но он не прокомментировал намерение сына.

С кухни вернулась Адия с огромным подносом и принялась накрывать на стол. Я вызвалась помочь, но женщина воспротивилась.

— Ней! Ты гость. Керим поможет. А ну, принеси кувшин с урджувани.

Мальчишка только возвратился и едва заметно скривился. Очевидно, что болтаться на улице прельщало больше, чем помогать матери по хозяйству. Я отдала свои припасы Адие в знак благодарности за гостеприимство. Она с сомнением отнеслась к сушёной рыбе и вяленому мясу, а вот засахаренным ягодам, орехам и сбору травяного чая искренне обрадовалась. Я сидела на низком диванчике с остальными мужчинами. Айдас с отцом обсуждали обмен товарами с другими городами, пока Адия ловко расставляла тарелки и блюда с дымящейся ароматной едой. Керим играл с Салли и веселился, когда она перебегала с одного плеча на другое. Порой Халил бросал на сына суровый взгляд, и тот моментом скукоживался, словно стесняясь своего веселья.

После ужина Айдас предоставил мне свою комнату, а сам пошёл спать к Кериму. Спальня оказалась маленькая, но не тесная. Вместо кровати — низкий подиум с застеленной ярким покрывалом постелью. Пол укрывал плетёный ковёр, точь-в-точь как в гостиной. Из мебели только плетёное кресло, низкий комод и круглый столик на длинных резных ножках. Окна выходили в сад, окружённый живой изгородью, за которой виднелись стены дворца. Салли, прятавшаяся всё это время в кармане моей мантии, спрыгнула на пол и пробежалась по комнате, изучая новые владения. Обследовав углы, она устроилась на подушке и свернулась клубком. Сердце сжалось от грусти и умиления. Мой маленький храбрый секьюрити.

Я распахнула окно и уселась на подоконник. Устремила взгляд в небо — луна почти вошла в полную фазу. Тоска заполнила до краёв, не позволяя вдохнуть полной грудью. Проделать такой долгий путь и остаться ни с чем. А будь у меня возможность вернуться домой, воспользовалась бы? Наверняка. Возобновила бы прежнюю жизнь, и со временем боль и скорбь притупились бы. Дело не в том, что события закалили, и я стала сильнее. Нет, не стала. Но жить дальше нужно с тем багажом, который приобрела. Я попыталась себя убедить, что с Богданом всё равно ничего не вышло бы. Мы из разных миров. Но врать себе — занятие пустое. Ты можешь спрятать воспоминания в самый укромный угол, но они останутся. Будут лежать на дне тёмного колодца памяти и ждать своего часа, а потом выпрыгнут в самый неподходящий момент.

Рядом послышался шорох, и я повернула голову. В тени высокого кустарника стоял Айдас.

— Не спится? — не поворачивая головы, поинтересовался он. — Мне тоже. Так привык засыпать под шёпот песка и размеренный бег имфилы, что порой домашний покой и щебет птиц за окном вызывает неудобство.

— Согласна. Когда долго скитаешься, мечтаешь оказаться в комфорте и безопасности. А когда, наконец, наступает долгожданная передышка, не терпится снова отправиться в путь. Да и лишения не ощущаются так остро, когда рядом тот, кто подхватит и не позволит упасть. Тот, кто любит и кого любишь ты. Когда знаешь, что вместе вы всё преодолеете, странствия не кажутся опасными.

— Надеюсь тебе здесь понравится, и ты обретёшь покой. Добрых снов, Вера. Да охранит тебя небесный владыка.

Ответить я не успела, Айдас скрылся в темноте также, как появился.

Глава 14.

Сон был поверхностный, но цепко держал в объятиях, проснуться никак не выходило. Меня бросало то в жар, то в холод. Порой судорога прокатывалась по телу, и боль тысячью крошечных свёрл вгрызалась в мозг, кожу жгло и казалось, что её сдирают заживо. Я не могла шевельнуться и открыть глаза, не могла вырваться из этой муки, как при сонном параличе. Извне доносились