замер и вынес вперед указательный палец, – Но я все помню. Я все считаю. Двенадцать обедов плюс сейчас… Это будет…

Пока Юзек пересчитывал в уме долг Карола, тот уже осматривал полки в поисках подходящего сувенира. Хоть он и сказал «какая-нибудь безделушка», к процессу выбора он подошел серьезно. Ему хотелось украсить свою холодную и мрачную обитель – квартиру, что он снимал в дряхлом, наполовину развалившемся доме – красивой резной работой из дерева.

Окрыленный этой мыслью, он отправился бродить по косым затемненным проходам. Наконец-то! Запах свежего дерева пробудил у Карола давнее воспоминание о доме. Ясно как день, перед ним предстал отец, стоящий по колено в воде. Огромными ручищами он садил мальчика в лодку, которую выточил сам. Мальчик прикасался к дереву, обработанному человеческой рукой – оно было теплым и приятным. Отец садился рядом, брал в руки весло, отталкивался им от берега, и они плыли вниз по течению. Солнце уже заходило, река дышала холодом, а со всех сторон зудели комары. Карол лежал на спине на дне лодки. Течение тихонько покачивало ее, будто мать – ясли. Порою мальчик проваливался в сон, но его будили удары весла по воде. Запах, форма, узоры на срезах – вот что для него было «настоящим», живым, и в течение следующих лет он привык ассоциировать дерево с домом. Пивница Витаутаса напоминала о руках отца, о той самой лодке, о стенах в прихожей и дубовой скамье возле печи, на которой он так любил греться зимой.

Но что это вдруг мелькнуло на одной из полок? Неужели? Карол присмотрелся. Позади гротескных изображений зверей, почти вплотную к стене, стояла фигурка волка. Зверь лежал, обернувшись хвостом, а вместо глаз на морде сверкали вкрапления из янтаря. Он словно пристально наблюдал за Каролом. Но испугало его совсем другое. Чтобы развеять сомнения, Карол потянулся дрожащей рукой к фигурке. Едва его пальцы коснулись поверхности, сердце схватил лед: волк был неприятно холодным, а бока неествественно гладкими. Фигурка была сделана из металла. «Но откуда? Откуда здесь металл?» – дрожа, задавался вопросом Карол, – «И почему волк?». В приступе паники он схватил фигурку и быстрым шагом вернулся к Витаутасу. Юзек уже что-то обсуждал с мастером. Разбитым, ломаным голосом, Карол вскричал, указывая пальцем на волка:

– Откуда это здесь?! Скажите, откуда?! Я думал… Почему волк?

И тут же бросил фигурку на стол напротив Витаутаса, словно она обжигала ему руки. Если бы Юзек в этот момент мог заглянуть внутрь душевного мира Карола, то воочию наблюдал крушение целой вселенной. Друг его бессильно опустился на пол, глаза – пустые темные впадины.

– Вы хотите сказать, что этой фигурке здесь не место, правда? – спросил Витаутас, глядя на Карола.

– Конечно! Как можно… – Карол захлебывался, не в силах подобрать слова.

– Каро, спокойно. Ты меня пугаешь, – Юзек совсем не знал как ему поступить в такой ситуации и лишь неуверенно похлопал друга по плечу.

– Я согласен с вами, – продолжал мастер. – Однако у этой фигурки интересная и необычная история.

– Какая такая история? – спросил Карол с возмущением, словно никакая история не могла оправдать нахождение волка в таком святом месте.

– Фигурку отлил мой дедушка Ажуолас, – после этих слов Витаутас погрузился в раздумья. Наконец, сказал, – Вы хотите выслушать мой рассказ?

– Да, пожалуйста. Я хочу вас послушать.

– Мой дед переехал в Вильнюс из деревни, – начал Витаутас, – Он хотел стать кузнецом, и это было возможно только в большом городе. То было время Вешателя, как вы говорите: посюду открывались тюрьмы и казармы, а люди боялись сказать лишнее слово. Дед мой смог пережить это время. Он был огромным великаном, чье лицо всегда было скрыто толстым покровом сажи. Когда я был совсем маленьким, видел, как пугались его другие дети и с криками бросались прочь. Соседи тоже его побаивались – все-таки не каждый умел укрощать метал, даже в Вильнюсе.

Однажды я спросил дедушку, почему он стал кузнецом. Как вы сами заметили, литовское искусство больше известно резьбой по дереву. И тогда он рассказал мне историю о Зворуне. Деревня, в которой он жил, была на берегу моря, со стороны окруженная большим лесом. Когда моему деду, тогда еще мальчишке, исполнилось шестнадцать, он ушел жить в лесную чащу. Этого требовала родовая традиция – мальчики должны были провести несколько месяцев в одиночестве в диких условиях. Дедушка собрал небольшой шалаш на холме, находил для еды ягоды и грибы, спал и смотрел по ночам в небо. Дикие звери не трогали его: кабаны и лоси не обращали внимания на человека, а медведи и волки обходили стороной.

Дни проходили один за другим, спокойно и безмятежно. Но однажды все изменилось. С наступлением ночи дедушка не смог заснуть, потому что ему слышались оглушительные крики лесных зверей. Медведи, олени, лоси рычали и ревели так сильно, что ему казалось, они окружили шалаш. Ажуолас в страхе выглянул наружу, готовый дать отпор, но никого не увидел. Голоса тоже затихли. Слышался только треск деревьев вдалеке.

На вторую ночь все повторилось. Рев слышался еще сильнее, но к нему добавился жалобный вой. Дедушка вышел из шалаша, и голоса вновь пропали. Все, кроме одного: вой раздавался из гущи леса у подножия холма. Голос напоминал волчий. Дедушка застыл в нерешительности, но спускаться не стал. Но и на третью ночь он не знал покоя. В этот раз Ажуолас слышал лишь тоскливый вой. Пронзительный и отчаянный, он добирался до самого сердца. Дедушке совсем не хотелось идти в чащу, но выбора не оставалось. Голоса не давали ему заснуть третью ночь подряд. Кто знает, как долго они бы еще его мучали?

Следуя звукам, он спустился с холма. За деревьями, в маленькой норе в земле серым клубком свернулись друг возле дружки маленькие волчата. Худые и беспомощные, они жалобно выли, бессильно перебирая лапками. Над волчатами нависла большая сумрачная фигура: в одной руке человек держал ружье, в другой топор, а ладони его были испачканы в кровь. Рядом с ним стоял полураскрытый большой мешок, доверху чем-то наполненный. Дедушка присмотрелся и обмер: из мешка торчали головы мертвых животных.

Сумрачный человек тем временем заносил топор над волчатами. Сверкнуло лезвие, но рукоять не упала: не помня себя, Ажуолас грудью встал перед беззащитными зверями. «Отойди с дороги», – сказал человек, – «Ты мне мешаешь». От его слов дедушку взяла дрожь – настолько холодно и отчужденно звучал голос. Лица незнакомца не было видно, лишь большие, налитые кровью, глаза. «Не убивай их, пощади», – ответил Ажуолас, – «Сам видишь – они беззащитны». «Я охотник. Я