лицам бежал испуганный трепет. В него полетели булыжники, но камень со звоном отскакивал и падал на мостовую. «Чудовище! Чудовище!» слышал он голоса.

Напротив стояла большая витрина. Теперь она выглядела маленьким окошком. Карол повернулся к ней и, пригнувшись, посмотрел на свое отражение. Из витрины глядел огромный волк, с морды до кончиков когтистых лап закованный в железо. Глаза зверя горели ярким пламенем, из распахнутой пасти торчали длинные изогнутые клыки. Это действительно было чудовище, и от своего ужасного вида Каролу хотелось кричать. Зверь в отражении широко раскрыл пасть и пустил громовой рык. Витрина раскололась, ставни на окнах вдоль улицы слетели с петель, а осколки стекла мелким дождем оросили мостовую. Эндеки в первых рядах упали на спины, попытались вскочить, но с первого раза не смогли, барахтались как жуки.

Толпу обуяла паника – кто-то бежал прочь, другие суетливо искали укрытия внутри домов, третьи бросали в чудовищного волка камни и подручные предметы. Карол взмахнул когтистой лапой – убегавшие разлетелись в стороны. Махнул другой – те, кто бросал булыжники, теперь лежали без сознания у каменных стен. Уцелевшие бежали обратно к Университетской. Карол одним прыжком нагнал беглецов, схватил одного зубастой пастью. Бедняга истошно завопил и стал колотить зверя по железной морде. Вдруг Карол увидел знакомую фигуру в конце улицы: толкаясь и протискиваясь сквозь уцелевших, от него бежал человек в синем пиджаке, с длинной тростью в руке.

Бросив ослабевшее тело, волк ринулся вслед за виновником бунта. Синяя Борода нырнул было в дом, но жители вытолкнули его обратно. Он развернулся – над ним уже нависла огромная пасть. Бах! – гигантская лапа прибила маленького студента.

– Стой! Стой! Пощади! – завопил Синяя Борода, закрываясь окровавленными руками.

Но зверь не щадил. Клац! – сомкнулись огромные челюсти. Один укус, затем другой – и вскоре на земле остались лишь разодранные клочья пиджака. А потом волк всхрипнул и выплюнул на землю обломки трости. С восстанием было покончено.

Железное чудовище развернулось в сторону гетто, как вдруг сзади в него ударила мощная струя воды. Перед ним выбежали полицианты, держа в руках пожарный шланг. Мощный поток ударил с обеих сторон. Ощетинившись, волк нелепо вертелся на месте, в ярости метал лапы, но все без толку. Карола схватил озноб: железный зверь оказался вовсе бессилен против воды. Люди, казавшиеся игрушками у него под лапами, теперь стремительно увеличивались в размерах. Обессиленный и поверженный – а вдобавок насквозь мокрый – он вскоре обнаружил себя сидящим на четвереньках в окружении стражей закона. Он посмотрел на ладони: человеческий облик вернулся к нему. Фигурка волка лежала рядом на мостовой. Карол потянулся было к ней, но вдруг что-то твердое прилетело ему в висок, и он потерял сознание.

Не было снов. Не было ничего. Одна темнота. А потом Карол открыл глаза. Белый потолок с трещинами. Где-то мерно капала вода. Кто-то чихал и сопел. Он осмотрелся и понял, что лежит на больничной койке, укрытой дырявым одеялом. В палате, кроме него, были еще двое. Один из них, хмурый старик с перебинтованным глазом, пристально глядел в его сторону целым вторым. Все глядел и глядел. Карол не выдержал и спросил:

– Ну что вы на меня смотрите?

– Да я не на тебя, – обиженно отозвался старик, – Я смотрю, ты есть будешь или нет. А то сестра унесет, если не возьмешь.

При слове «еда» желудок отозвался голодной песней. Карол осмотрелся в поисках еды, о которой говорил старик. На столике рядом с кроватью стоял поднос. В предвкушении, подхватывая падающие слюни, Карол потянулся к тарелке… Только чтобы обнаружить на ней до боли знакомые котлеты, а в миске – водянистый суп. «Неужели везде потчуют одним и тем же?» – с досадой подумал он. В этот момент дверь в палату распахнулась и вошел Юзек. В руке он держал нечто вроде металлической бутылки, но без горлышка.

– Каро! Счастье! Ты жив! – с нескрываемой радостью вскричал Юзек, падая на стул.

– Что произошло? Мы разве не умерли там, при гетто? – облизывая пересохшие губы, спросил Карол.

– Умерли?! Ты что, не помнишь ничего?! Ты бросился на этих пустоголовых как бешеный волк!

– Как волк?! – вскричал Карол, а про себя подумал: «Неужели все, что произошло, было на самом деле?»

– В метафорическом смысле, конечно. Я никогда не видел тебя таким… таким одухотворенным, что ли. Ты дрался с целой толпой, пока с коменды не притащили шланги. Эндеков разогнали водой, а тебя нашли лежащим на камнях. Досталось неслабо. Голова не болит?

Карол взялся за лоб и только сейчас почувствовал несколько слоев бинта.

– Со мной хорошо. Только висок побаливает, – ответил он. Вдруг ему вспомнилось, – А что сталось с фигуркой?

Юзек пожал плечами:

– Не знаю. Она ведь у тебя в руках была, так? Может, выронил. Да важно ли это? Думаю, Милош обойдется. Я тебе угадай что принес.

С этими словами он достал из-за спины металлическую бутылку.

– Это, мой друг, называется термос. Горячее в нем остается горячим, а холодное – холодным.

– И где ты раздобыл такое чудо? – Карол смотрел на бутылку-термос с сомнением.

– Все, что осталось от отца. Он ее из Москвы привез, когда переезжал. Сделали эту штуку, правда, в Германии. А внутри…

Без лишних слов Юзек отвинтил крышку. От сильного, едкого запаха у Карола заслезились глаза. Жидкость также отвратно пахла – смесь тухлых яиц и навозной кучи. Одноглазый старик тоже почуял смрад и завопил:

– Сестра, сестра! Кто-то умер и воняет! Скорее!

– Да тише вы! Никто не умер, – цыкнул на него Юзек и спросил Карола с довольной ухмылкой, – Ну что, куда тебе налить суп?

– Суп?! – Карол подумал, что тот издевается.

– Конечно! Ведь это чечевичный суп моей мамы! Она его только что приготовила. Я ей сказал, что ты в госпитале, и надо тебе поправляться. Здесь как раз большая и здоровая порция.

«И только я подумал, что переживу этот безумный день», – с досадой подумал Карол. Он отвернулся от Юзека и посмотрел в окно, выходившее на улицу. В вышине плелись разорванные на лоскуты облака, обнажая в прорехах багряный небосвод. Закатное солнце светило последними лучами. Над Вильно, наконец, прояснилось»

***

Я прочитал последнее предложение и отложил рукописи в сторону. В голове была неразбериха: я сразу же поделился своими мыслями с дедушкой.

– Я думал, ты пишешь мемуары. О своей жизни в Вильнюсе и все такое… А здесь магия, фантастика. Да и тебя вообще в этих рассказах нет. Чем они Матею-то понравились?

Дед посмотрел на меня лукаво, с нескрываемым удовольствием во взгляде. Молчал. Вот