– Людмила, у меня к вам деликатный вопрос, – заваптекой покряхтела, чем-то натужно поскрипела, вероятно – стулом, и робко поинтересовалась: – А вот Кирилл, он как бы кто?

– Как бы врач, – хмыкнула Люда. Ей было неловко и стыдно чувствовать себя свахой, но сбыть родственника приятной и проверенной тетке хотелось так, что даже сердце застучало азартнее.

– А он откуда? Вы не поймите неправильно, просто я попросила его помочь, но пускать в квартиру постороннего неразумно.

Людмила все понимала правильно.

– Это родственник мой. Из деревни. Положительный во всех отношениях. Я, кстати, спросить хотела, нет ли у вас на примете незамужних подруг?

– Нет! – слишком быстро отреагировала Юлия Борисовна. Она тоже все понимала правильно.

– Жаль. А то Кирилл сейчас пока один. Не чужой человек, поэтому хотелось бы, чтобы он нашел достойную женщину, по рекомендации. Он, знаете, такой наивный, неискушенный, – тут Люда притормозила, так как далее врать про малознакомого родственника было опасно. Кто его знает, насколько он неискушенный. Мало ли, чем братец потрясет Юлию Борисовну после перестановки холодильника и починки крана.

– Ну, спасибо вам, Людочка, успокоили, – стремительно закруглила беседу заваптекой. Вероятно, торопилась к неотремонтированной сантехнике и непереставленной мебели.

Все куда-то торопились, у всех были дела и планы на вечер. Не успев затосковать по этому печальному поводу, Людмила вспомнила, что и у нее есть дельце, не терпящее отлагательства. На фоне этого перспектива провести остаток дня в офисе за творением нетленки померкла.

Жара на улице стояла невыносимая. Казалось, что даже воздух, пропитанный пыльным маревом, застыл над помягчевшим асфальтом.

Нырнув в прохладу подъезда, Люда прислушалась к грохоту сердца. Что-то внутри ее противилось намеченному: то ли интуиция, то ли совесть, то ли зачатки неуверенности в успехе предприятия. Размышления пробуждают сомнения, сомнения ведут к промедлению, промедление вообще грозит возможностью пойти на попятный. Именно поэтому Люда, даже не отдышавшись, влетела в лифт и уверенно нажала оплавленный кусок пластмассы с номером нужного этажа.

У дверей квартиры уверенность слегка скисла и трансформировалась в жиденькую дрожь в ногах, тем не менее не привыкшая пасовать Людмила надавила кнопку звонка.

Никто ее не ждал. Но Люда знала, что Рыжиков дома: окна были открыты. Из замочной скважины вместе со сквозняком в ухо задувало ритмичную мелодию.

Безрезультатно потыкав в звонок, она начала легонько пинать косяк, потом достала металлический свисток, призванный отпугивать хулиганов, и постучала по замку. Звук получился таким громким, что Люда даже мимолетно смутилась. Зато за дверью завозились, и в проеме появился Рыжиков. От растерянности гостья даже не сразу собралась с мыслями: из одежды на Евгении зеленели лишь ядовито-изумрудные семейные трусы с ромашками, а сам хозяин был голым и слегка вспотевшим.

– Рыжиков, какие у тебя мускулы, – брякнула Людмила. Это был поток сознания, так как сказать она собиралась вовсе не про выдающийся Женин рельеф. Но влажный Рыжиков так мужественно блестел и переливался волнующими бицепсами, трицепсами и прочими деталями, которые будоражат девичьи фантазии, что Люда не смогла побороть удивление. Конечно, не Ван Дамм и не Тарзан, но и не так жалок, как ей думалось. Вероятно, это была неосознанная попытка подарить комплимент перед тем, как переходить к главному. Так сказать, подсластила горькую пилюлю. Но Рыжиков реверанса не заметил или не хотел замечать.

– Михайлова, – он трагически сморщился и стыдливо шагнул за спасительную дверь, высунув лишь раскрасневшуюся веснушчатую физиономию. – Я занят.

– Я даже знаю чем, – обозлилась Люда. – Ну-ка, пропусти.

Наверное, она слишком привыкла к его безответности. Или просто перестала считаться с тем, что Рыжиков имеет право на личную жизнь, потому что долгое время сама была его личной жизнью, вернее – лишала его таковой. Тем неожиданнее было внезапное восстание бесконфликтного Жени.

– Милка! Я занят! Ты русский язык понимаешь? Иди домой, а?

– Ты хотя бы понимаешь, что она тебе не пара?

– А кто пара? Ты? – взревел Рыжиков, вывалившись в дверной проем во всей «изумрудно-бельевой» красе. – Да ты мне все нервы измотала! Самодостаточная женщина! Эмансипированная бизнесвумен, нацелившаяся как минимум на Абрамовича! Где уж мне, убогому! Хватит, наигрался в детский сад!

– Ты назло мне?! – ахнула польщенная Людмила.

– Михайлова, откуда в тебе столько наглости, а? Каждый человек имеет право не идти по карте, которую ему выдал какой-нибудь самоуверенный гид. Или идти, а потом свернуть. Потому что увидел более интересную цель, но совсем по другому направлению. Усваиваешь мысль, Михайлова? Не надо мне глаза открывать, они у меня уже открылись. Займись своими книгами и интернетовскими принцами. Авось и ты найдешь Сеньку по своей шапке! Желаю счастья в личной жизни. – Рыжиков захлопнул двери, едва не прищемив сунувшуюся в квартиру Людмилу.

– Спятил, – пробормотала она, не понимая, обидеться или загордиться этой вспышкой ярости, продемонстрированной невзрачным Женей. В сочетании с неожиданно заинтересовавшим ее торсом и на удивление эмоциональной речью это было, вероятно, лестно. Какая женщина не любит африканских страстей и бурных приплясываний вокруг своей особы? Приятно быть недосягаемой мечтой хоть для кого-то. Так легче переносится гордое одиночество в ожидании единственного, которого ей вполне могли просто забыть выписать в небесной канцелярии. Хоть жизнь будет прожита не зря. Женщина рождена, чтобы покорять и властвовать. Это тоже следовало вставить в книгу.

Не успела Люда дойти до лифта, как дверь рыжиковской квартиры снова распахнулась, и бордовый от злости Евгений проорал:

– Да, я нормальный мужик! И, как любому нормальному мужику, мне нравятся грудастые длинноногие блондинки, которым нравлюсь я!

Дверь лязгнула, как пасть аллигатора, поглотив Рыжикова. В этом грохоте было столько окончательной и бесповоротной безысходности, что Люда чуть не расплакалась. Бедный наивный Женька, так и не дождавшийся от нее снисхождения, сейчас отдастся пронырливой бабенке, быстро смекнувшей, что у кавалера есть деньги и нет уверенности в себе. Таким можно крутить как угодно, вить из него веревки и завязывать в мелкие узелки. Кому-то вполне достаточно для счастья скромного набора из кошелька и покладистого мужичка. Людмила была слишком умна, чтобы довольствоваться малым, но тут вдруг задумалась. А могла бы она из жалости пригреть Рыжикова? Как друга, как человека, который верит в несбыточную мечту? И только она, Людмила, может эту мечту осуществить, сделав Рыжикова счастливым.

Маленькие бесцветные глазки, белесые ресницы, веснушки, делавшие его похожим на хулигана-переростка, медлительность, привычка все взвешивать и обдумывать, неспособность к порыву, неумение удивить…

Если женщина не хочет чего-то делать, она и себе, и окружающим легко объяснит, что дело не в ее прихоти или эгоизме, а в объективной реальности и логическом подходе к решению проблемы.