На самом деле мелкие, семенящие от слишком тесно зашнурованных ботинок шажки Анны совершенно глушились густым и длинным ворсом ковра.

Грациозно опустившись на ковер у его ног, она восхитительным, исполненным притягательной женской силы движением обняла его колени и устремила на него сияющие, словно звезды морозной ночью, глаза.

«Это сон, – с облегчением и неимоверной радостью подумал граф, – недаром же вкус кальяна был сегодня какой-то особенный. Этот мошенник Якуб давно собирался подсыпать в курительную смесь немного гашиша… Клялся и убеждал, что я ни секунды об этом не пожалею…»

Похоже, Якуб был прав.

Граф отбросил в сторону коварный кальян и, наклонившись, жадно, как пчела к цветку, припал к нежным полураскрытым девичьим устам.

* * *

Прижавшись разрумянившейся от тепла и долгожданной ласки щекой к плечу графа, Анна водила пальчиком по его обнаженной груди, очерчивая контуры выпуклых, обтянутых гладкой шелковистой кожей мускулов.

Граф, запрокинув свободную от Анны руку за голову, наслаждался ее нежными прикосновениями и бездумно глядел в потолок.

Анна, как и любая женщина, оказавшаяся наедине с мужчиной, не могла долго хранить молчание. К тому же его спокойствие и безмятежность после только что пережитой страстной бури начинали ее немного тревожить.

– Алексей, – вымолвила она наконец, – знаешь… Я должна тебе признаться, что это вовсе не сон…

– Анна, – отозвался граф, улыбаясь, – знаешь… Я тоже должен тебе признаться, что догадался об этом. Практически сразу. Как только сломанная пластинка твоего корсета расцарапала мне руку.

Анна испуганно ахнула и, завладев его правой рукой, принялась покрывать кровоточащую царапину на ладони быстрыми легкими поцелуями.

– Это не сон, – продолжал граф, мягко отнимая руку. Он медленно провел ладонью по ее бедру, на котором еще оставались ее собственные алые капли, последние знаки девичества.

– Видишь, твоя кровь смешалась с моей… Так что это не сон. Это судьба.

– Это судьба, – тихо и счастливо повторила Анна.

Зимняя ночь длится долго. Еще так далеко до рассвета!

Еще далеко то время, когда наступит день и заставит их взглянуть в лицо случившемуся. Эта кровать под стерегущим тепло и покой плотным пологом – как лодка посреди бескрайнего моря. Им еще плыть и плыть в ней в блаженной отрешенности от всего мира…

Еще далеко до рассвета, далеко до берегов, где обоих ждет новая жизнь, новые отношения друг с другом и другими людьми, новые радости и новые страдания…

Все еще далеко! Благословенна долгая зимняя северная ночь!..

* * *

Ирина Львовна вытерла увлажнившиеся глаза.

Без сомнения, все так и было.

И Жюли честно написала бы об этом в своем дневнике, если б не ее пристрастие к лаконизму и сухому изложению фактов. Она не пожалела бы на это волнующее описание нескольких страниц, вместо того чтобы между скрупулезным перечнем свадебных расходов и описанием подготовки к отъезду в сибирское имение мужа вставить одну-единственную короткую фразу:

«Анна, как я и опасалась, все-таки сошлась с графом Б.».

* * *

Первым побуждением Ирины Львовны было немедленно звонить Карлу. Пусть увидит среди блеска драгоценностей Алмазного фонда иные, не менее яркие звезды… например, мои изумрудные глаза. Глаза, глядящие на него с давнишним ожиданием и восторгом!

Пусть осознает свое поражение и приготовится к расплате!

Ну и что, что рядом жена?

Такому человеку, как он, умеющему в совершенстве владеть собой в любых ситуациях, не составит труда найти предлог пораньше вернуться в гостиницу. А потом и отлучиться из гостиницы по срочным, совершенно неотложным делам в какой-нибудь… охотничий домик.

Ведь не составит труда?..

Ну, разумеется, нет.

Но только в том случае, если он сам этого захочет.

А если не захочет?

Конечно, «долг чести» для такого, как он, очень сильный аргумент. Возможно, самый сильный.

Может, он и решит отдать ей этот долг.

И это будет именно возвращением долга.

И только. Ничего более.

Но разве этого она хочет? Разве она хочет принуждать его? Разве ей нужно, чтобы он подарил ей несколько мгновений близости, а сам в это время думал о ком-нибудь другом – да хотя бы о собственной жене?

От этой картины, мгновенно нарисованной услужливым писательским воображением, Ирину Львовну жарким июльским днем пробила ледяная дрожь.

Что, если он и в самом деле не испытывает к ней никаких чувств, кроме дружеских или почти родственных? Что, если его забота вызвана вовсе не скрытым интересом к ней как к женщине, а просто присущей ему добротой и признательностью… ну, или, если верить Аделаиде, – еще и восхищением перед ее талантом?

Если это так, он отнюдь не обрадуется, даже в глубине души, своему проигрышу.

Наоборот, это поставит его в крайне неловкое положение.

Ирина Львовна грустно улыбнулась, отметив, что даже в такие волнующие моменты сохраняет способность четко и ясно формулировать свои мысли.

Все-таки железная логика – вещь иногда очень полезная. Даже для влюбленной женщины.

Особенно для влюбленной женщины.

«Подождем, – сказала себе Ирина Львовна. – Не будем спешить. У нас еще есть время».

Посмотрим. Подумаем. Решим.

Ну а пока вернемся к мемуарам Жюли. Что-то ведь должно же там быть о дальнейшей судьбе ее «павшей» кузины…

* * *

Следующее упоминание об Анне датировалось январем 1901 г. В промежутке Жюли кратко, но не опуская ничего существенного, описывала свою новую жизнь на берегах Лены, старинный деревянный Якутск, жгучую летнюю жару и невыносимые зимние холода. Судя по всему, Жюли была полностью занята обустройством своего сибирского быта. Кроме того, в январе 1901 г. она была на втором месяце беременности и мучилась ранним токсикозом.

Тем не менее в конце января 1901 г. она написала: «Меня начинает беспокоить отсутствие вестей от Анны. Николай собирается через две недели в Петербург, а затем и в Петрозаводск, посетить тамошний оружейный завод. Я поеду с ним и постараюсь что-нибудь выяснить. Дядюшка Борис пишет из Ярославля, что Владимир Андреевич сделался совсем плох. Значит, я не могу тревожить его расспросами по поводу его дочери».

Сказано – сделано. Принявшую решение Жюли не могли остановить ни беременность, ни токсикоз, ни вялое сопротивление мужа Николая, пугавшего ее дорожными затруднениями.

В середине февраля Жюли с мужем посетили имение графа Безухова в Олонецкой губернии. И никого там не нашли. То есть почти никого. Господский дом стоял пустой, с заколоченными окнами и наглухо запертыми дверями.