– Но вы же могли поехать вместе с графом в Петербург, – взволнованно проговорила Жюли, – могли явиться к этому… Звоновскому и заявить, что это вы взяли книги у графа и подложили их в читальню?

– С какой стати я стал бы это делать? – мрачно усмехнулся Немов. – Я же говорил вам: я ненавидел графа. Да и что такого грозило ему за эти книжки? Ему, графу Безухову, столбовому дворянину, Рюриковичу? В худшем случае – небольшое внушение. А меня, мещанина, сына деревенского дьячка, запросто могли бы сослать в Сибирь…

Жюли смотрела на доктора с нескрываемым отвращением.

– Не просто внушение, – возразил Николай. – Как известно, Звоновский был назначен на должность благодаря протекции своего друга, министра внутренних дел Горемыкина. А Горемыкин с самого начала своей карьеры был яростным и непримиримым врагом анархизма. Кроме того, сам Звоновский два года назад ездил в Рим, на международную антианархическую конференцию, и приехал оттуда настроенным весьма решительно. Борьба с анархизмом сделалась для него, можно сказать, делом чести. Поэтому он и вызвал графа Безухова лично, а не поручил это дело кому-нибудь из своих заместителей…

– И все равно… – пытался защищаться доктор.

– Нет, не все равно. Граф ведь не вернулся ни на второй день, ни на третий… ни через неделю?

– Не вернулся… – тяжело вздохнул Немов. – Больше я его не видел, только кое-что слышал.

– Давайте по порядку. Вернемся к Анне. Вы поехали к ней?

– Поехал, а как же! Правда, не в тот же день, а на следующий. И не застал ее дома. Больше того, в квартире были все следы того, что она собиралась куда-то в большой спешке. А на полу я нашел случайно оброненный клочок бумаги без подписи. «С Алексеем несчастье, немедленно приезжайте», – было написано там.

– А почерк?

– Почерк был мне незнаком. Но писали явно из имения графа, на его бумаге с вензелем.

– И вы поехали в имение?

– Да. Заехал к себе за своим докторским саквояжем, положил туда на всякий случай акушерские щипцы и поехал.

Немов снова замолчал. Жюли нетерпеливо шевельнулась в своем кресле. Николай положил руку ей на плечо.

– А вы сами-то, мадам, часом, не в положении? – внезапно спросил Немов. – Бледность, прерывистое дыхание, испарина на висках… Если желаете, я могу вас осмотреть. Я ведь, несмотря ни на что, неплохой врач, и акушерство у меня всегда особенно шло…

– В этом нет необходимости, – вежливо, но твердо отказался Николай, снова сдерживая порывистый гнев Жюли. – Мадам действительно в положении, но мы не нуждаемся в ваших услугах. А нуждаемся мы в вашем дальнейшем рассказе, правдивом и честном, каким он был до сих пор.

Немов поднял глаза и тяжело взглянул на Николая:

– Значит, вы уверены, что до сих пор я был правдив и честен?

– Уверен, – усмехнулся Николай. – Я, знаете ли, купец. А хороший купец должен разбираться в людях. Так вот, на мой взгляд, вы вовсе не низкий и не плохой, а просто глубоко несчастный человек.

– Спасибо вам, – тихо сказал Немов.

* * *

– Когда я приехал в имение Безухова, Анна, разумеется, была уже там. От волнения и тряской дороги – снега еще не было, держалось необыкновенное для декабря месяца тепло – у нее начались схватки. Ее поместили в ее прежнюю комнату, и ее прежняя горничная Наташа ухаживала за ней. Графиню Мирославу я не видел, а вот ее любимица и приспешница Анна Леопольдовна все время крутилась около меня, довольно назойливо предлагая свои услуги.

Анну Леопольдовну я поблагодарил, от услуг ее отказался. Наташу услал на кухню за горячей водой. Анну как мог успокоил: сказал, что с графом все в порядке, просто уехал в Петербург по неотложным делам и вот-вот вернется, а записка – чья-то бессмысленная и злая шутка.

Впрочем, это и к лучшему, что она приехала сюда, говорил я Анне. Здесь и условия и уход за ней будут гораздо лучше, чем в городе, в ее одинокой квартирке без прислуги, которую она не хотела нанимать для соблюдения их с графом тайны.

Ну-с, все шло нормально, воды отошли, промежутки между схватками были такими, какими и должны были быть. Я вышел из комнаты Анны, чтобы немного отдохнуть и покурить.

Саквояж мой оставался в комнате.

* * *

Не помню, в какой момент я понял, что из саквояжа пропала склянка с опиатом. Сначала я подумал, что оставил ее дома. Потом – что каким-то непостижимым образом выронил по дороге.

У Анны началось кровотечение, я испугался отслоения плаценты и сразу про все остальное забыл.

Однако – обошлось. Ребенок родился довольно быстро для первых родов, через двенадцать часов после начала родовой деятельности…

– Через двенадцать часов – это быстро? – нервно спросила Жюли.

– Разумеется. Бывает и восемнадцать часов, и двадцать четыре, и больше. Да. Бывает всякое.

…Родилась крепкая, здоровая девочка. Я передал ее Наташе и занялся матерью. Хотя роды прошли относительно благополучно, состояние Анны внушало мне тревогу. Я опасался родильной горячки…

При этих словах Жюли снова вздрогнула. Николай, не стесняясь посторонним присутствием, обнял ее и крепко прижал к себе, бормоча что-то успокоительное.

– Мои опасения подтвердились, – глухо произнес Немов.

* * *

На третьи сутки я ненадолго уснул. Наташу, сморенную усталостью, сменила Маша, а ее – Анна Леопольдовна. Графиня в комнатах не показывалась, что было вполне понятно, но регулярно присылала справляться о здоровье ребенка и роженицы. Увы, насчет последней я не мог сообщить ничего утешительного.

Когда я проснулся, рядом с Анной никого не было. Она уже не металась и не бредила, а, наоборот, лежала совершенно неподвижно.

Сердце ее не билось. Дыхания не было.

Я констатировал смерть. Что мне оставалось еще делать?

Жюли судорожно сжала руки.

– Но если вы думаете, что этим все и закончилось, то глубоко ошибаетесь, – вскинул голову Немов. – Приготовьтесь, ибо то, что я скажу вам дальше, не идет ни в какое сравнение с тем, что было сказано до сих пор!

Николай поднялся, накапал в рюмку успокоительных капель и протянул ее Жюли.

Жюли отказалась.

– И правильно, – одобрил Немов, – в вашем положении – чем меньше лекарств, тем лучше. Без крайней необходимости…

– Если от вашего рассказа моей жене станет плохо, я сверну вам шею, – пообещал Николай.

Доктор Немов окинул внимательным взглядом его крупную напрягшуюся фигуру и пудовые сибирские кулаки.

– Как угодно, я могу на этом и замолчать…

– Нет-нет, – запротестовала Жюли, – мне станет гораздо хуже, если я буду мучиться незнанием. Прошу вас, доктор, продолжайте! Мой муж не сделает вам ничего дурного. Не так ли, Николай?