О естественном происхождении планеты за иллюминатором напоминали ее полярные области, северная и южная, где исходили испариной леса, блестели блюдца озер и в бахроме тайфунов чернели моря.

Но эти полярные области были единственными нетронутыми регионами, открытыми взгляду.

Вся остальная поверхность планеты, включая, по-видимому, и океаны, была полностью преобразована свихнувшимся на почве промышленного производства разумом.

По сути, планета являла собой один гигантский завод, где череда сборочных цехов разрослась на пол-Австралии, а комбинаты первичной выплавки сформировали агломерацию размером с Мадагаскар!

Дневная сторона невероятной планеты была освещена рубиново-красными лучами местного престарелого светила и кое-где пересвечена орбитальными солазерами[2]. Они перехватывали потоки энергии центральной звезды, идущие мимо планеты, и перенаправляли их на приемники наземных солнечных электростанций.

Каждый такой приемник имел площадь с Московскую область. На некоторые из них было больно смотреть, как на блики солнечных зайчиков!

В общем, на дневной стороне планеты Растов разглядел немногое. Зато ночная, темная, сияла множеством разноцветных огней.

Пылали зловещие уголья сталеплавильных домен и коксохимических заводов.

Зеленели характерные восьмерки чоругских энергостанций – как они выглядят, Растову объясняли в родной Харьковской академии бронетанковых войск, на курсе «Инфраструктура дружественных ксенорас». (Оно и понятно: сегодня ксенораса такая дружественная, а завтра – завтра уже и не слишком.)

Между ними светились нити дорог и глобальных конвейеров.

А чуть выше плыли, мерцая, огоньки чоругских промышленных дирижаблей.

– Ваше пиво, добронравный Константин! – сказал электронный голос, и в «кармане» (так Растов про себя назвал нишу неудобной формы, где изредка появлялось все то, что чоруги передавали ему) материализовалась запрошенная у Шчи бутылка «Жигулевского».

Запотевшая.

Прямо из холодильника.

Растов подозрительно покрутил бутылку в руках.

Срок годности пива истек месяц назад, но Растов сделал вид, что не заметил. Он открыл бутылку и жадно припал к ее горлышку.

«Хорошо быть восхищенным четвертого ранга… Выслуживаются», – подумал он. И, не прекращая экстатически посапывать, вернулся к созерцанию вершин чоругского промышленного гения.

Теперь, когда его мозг переварил первые порции информации, а жадные зрачки перестали хаотически метаться от одной диковины к другой, Растов обратил внимание на экваториальную область планеты.

– Слона-то я и не приметил… – вслух сказал потрясенный майор (несколько дней в одиночестве обострили его давнюю привычку к разговорам с самим собой).

Если все увиденное им в тропических и умеренных поясах имело аналоги на планетах, где на горе деревьям, травам и китам процветала человеческая промышленность, и в принципе можно было себе представить, как в случае отмены природоохранного кодекса заводы какой-нибудь Ружены расползутся на весь несчастный планетоид, то вообразить себе постройку экваториальной эстакады Растов не смог бы даже после трех литров пива…

Меж тем здесь она имелась!

Титановым Уроборосом эстакада опоясывала экватор планеты и, с каждым новым витком поднимаясь на десятки километров ввысь, выходила за пределы атмосферы!

Их корабль, «Гибель и разрушение теплокровным», прошел по орбите четверть оборота, и теперь Растов увидел верхний, заатмосферный терминал эстакады, с которого каждые пять секунд срывался в космос вместительный контейнер.

Но и это было еще не все!

То, что поначалу показалось ему ожерельем спутников на геостационаре, теперь, при ближайшем рассмотрении, было опознано им как верхние станции орбитальных лифтов!

В полном согласии с земными инженерными прожектами (еще при прадеде Растова признанными экономически нерентабельными) стволы лифтов были изготовлены из сверхпрочных, но при том весьма тонких тросов. Поэтому видеть их невооруженным глазом Растов не мог.

Но их корабль, «Гибель и разрушение теплокровным», проходил невдалеке от такого лифта, и перед взором майора проскользила вверх кабина, похожая на уменьшенную копию Спасской башни Кремля.

Майору даже показалось, что в ее иллюминаторах он видит крапчатые клешни счастливых пассажиров…

– Ничего себе у них «Жигулевское»… С выраженным галлюциногенным эффектом! – ужаснулся Растов и поглядел на бутылку. – А вдруг они в пиво что-то подлили? Какой-нибудь яд? Или препарат? И таким образом загодя готовят меня к ментоскопированию? Охохо… Нужно было по гражданской линии идти.

Чоругский звездолет дал тягу и круто развернулся: маршевыми дюзами к планете, носом – к центральному светилу. Вслед за чем понесся в черноту с такой скоростью, что за несколько секунд обогнал уже виденную Растовым «Спасскую башню» орбитального лифта.

При этом, поскольку корабль также подрабатывал бортовыми дюзами и расстояние со стволом лифта стремительно сократилось, Растов получил возможность оценить размеры кабины: в ней было метров двести, не меньше.

Совсем скоро стала ясна точка их назначения: верхний терминал лифта на геостационаре.

Многоэтажное сооружение, имевшее немало общего в технодизайне с чоругскими Х-воротами, мерцало зелеными огнями и охранялось узнаваемыми жабами чоругских боевых планетолетов.

Чтобы прильнуть к похожей на двузубую вилку стыковочной ферме, торчащей из терминала вбок, корабль снова изменил ориентацию в пространстве, и в иллюминатор вернулась планета-завод.

Теперь взору Растова открылись невиданные ранее области. В общем и целом они подчинялись уже схваченной майором геометрической концепции: курортные зоны нетронутой природы близ полюсов и бескрайний ад промзон на оставшейся территории. Однако здесь, на меридиане, прочерченном приметными золотистыми шестиугольниками абсолютно неясного технологического назначения, Растов обнаружил… синюю пуговицу.

Пуговицу размером с город Киев.

Объект в плане был идеально круглым, с четкой линией обода. Однако его поверхность имела сложный рельеф: башенки, пирамидки, канавки. С поправкой на общий масштаб объекта следовало предположить, что каждая такая «канавка» имеет глубину в полкилометра… Объект отбрасывал длинную тень, по форме которой можно было судить, что он сужается книзу и при этом имеет высоту… – майор прищурился – километров этак пять-семь!

«Пиво точно галлюциногенное», – уверился Растов.

Это даже по чоругским меркам неординарное сооружение располагалось ровно на границе между северной зеленой зоной и сталисто-серой промышленной. К чему бы это?

– Может, это кнопка? – спросил майор у подозрительно быстро опустевшей бутылки «Жигулевского». – Включает всю промышленность на планете одним нажатием!