Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Так он до сих пор жив?! — благоговейно прошептал преданно внимающий адьюту Лен.
— Адепт Вейл, не говорите глупостей, с тех пор прошло три сотни лет, это попросту невозможно…. Так или иначе, но Тарольская королевская династия обратила внимание на последователей Оула. И эти взаимоотношения отнюдь не были простыми.
Мужчина замолчал, а я неожиданно посмотрела на его обтянутые тончайшей телячьей кожей кисти рук. Пальцы слегка подрагивали, и, похоже, он был не в силах справиться с их неритмичным тремором. Неужели маска всё же вынужденная мера, а не желание сохранить инкогнито?
Мне стало неприятно и захотелось прервать молчание.
— Не были простыми для кого?
— Для обеих сторон, — уклончиво отозвался наш добровольный лектор. — Ряд магов… не пожелал завершить свои противные небу и человечеству эксперименты и взять ответственность за уже содеянное, так что они понесли заслуженное и довольно суровое наказание. При этом они сопротивлялись и… мстили. Семья Гертина Тарольского, сына основавшего этот дворец Гратриха, пострадала, его жена и дочь погибли.
Мы удивлённо переглянулись. Я, конечно, знатоком истории не была, но вряд ли забыла бы столь чёрную её страницу.
Королева и принцесса погибли в результате стычки со вздорными магами?! И эти маги не просто не были развеяны на ветру — может быть, и были, кстати — но королевская династия поддержала и продолжает три столетия поддерживать существование Академии, основанной соратниками убийц?
***
В отличие от довольно-таки путанных и не всегда определённых рассказов, практика была более чем конкретна. Нам показывали магические плетения — причём чаще всего даже не объясняя подробно суть и предназначение заклинания. В первые три выезда мы должны были просто распутать или уничтожить их. В случае затруднений адьют помогал нам или подсказывал, но делал это с очевидной неохотой. За работой трех адептов следил, пристально, внимательно, я чувствовала кожей его оценивающий и холодный взгляд, который отчего-то полностью выбивал меня из состояния душевного равновесия, так что нередко магические нити предательски лопались, и приходилось их сперва тайком восстанавливать, а потом возвращаться к первоначальной задаче. Это было непросто. В Академии я привыкла к учебному, то есть так или иначе немного сниженному формату нагрузки, тогда как здесь всё было по-настоящему.
В четвёртый выезд — предпоследний перед летними каникулами и началом обучения на втором курсе — мы отправились не по проторенной дорожке вниз в подземелье королевского дворца, а напротив, узкой и тёмной лестницей поднялись наверх. Мне показалось, что наш путь вёл гораздо правее изначально намеченного пути, но этого быть не могло — тогда мы бы оказались в личной королевской башне. Интерьер лестницы и небольшого узкого коридора был донельзя строг — никаких ковров под ногами, никаких картин на стенах.
Каменный пол. Окошки в форме арок на стенах, небольшие, чем-то напоминающие бойницы. Несколько светящихся сфер, медленно покачивающихся под потолком. Мы миновали две или три наглухо запертые двери и свернули в четвёртую — адьют достал ключ и вставил его в скважину замка, из чего я сделала вывод, что в комнате никого нет. Однако я ошиблась.
Окно, прикрытое глухими занавесками, плохо пропускало свет. Глаза, постепенно привыкавшие к полумраку, выхватывали то одну, то другую фигуру: массивный шкаф с прозрачными, видимо, стеклянными дверцами и какими-то склянками, напомнивший мне шкаф тогда ещё аптекарши леди Адаи, круглый стол с прозрачным графином в центре, кровать с балдахином — видела такие на паре картин в школе. Тело на кровате, с головой укутанное в белые простыни, так, что видна была только одна рука, бледная, как молоко, и тонкая, словно плеть. Трудно понять, мужская или женская.
Тишина затягивалась.
— Кто это? — тихо спросил Вейл.
— Что с ним? — не менее тихо добавила я.
— Правильный вопрос, Джейма. Не кто, а что. Что с ним?
— Стазис…
— Смотрите глубже.
И мы смотрели.
А потом я до головокружения выжигала мельчайшие, едва ощутимые глазу абсурдным образом словно бы склизкие на ощупь нити, означающее гниение вырывающейся из-под стазиса плоти. И когда перед глазами начали мерцать стремительно ускользающие от фокусирования черные мушки, я почувствовала неожиданный прилив сил, почти как тогда, на тестировании проректора Алахетина. Леннард поддержал меня, и если бы не он, я бы, кажется, упала бы в обморок.
В какой-то момент я столкнулась с поразительным явлением. В опутывавших, буквально пронзающих больного нитях плетений "лишними" были не только болезнетворные темно-серые нити, но и другие, ржаво-оранжевого цвета. И эти самые оранжевые нити вели себя… странно.
Они мне мешали, как… как живые, как разумные! Опутывали серые, укрепляя, поддерживая их, невообразимым образом подползали под моё пламя, отражая, отталкивая его. Прежде я никогда с подобным не сталкивалась.
И, на мой взгляд, такое могло означать только одно: это была не просто болезнь. Это была наложенная, сознательно, специально наведённая болезнь. Тяжёлая, омерзительная, трудноизлечимая — в запущенной форме почти наверняка смертельная.
Выжигать надо было не только серые, но и оранжевые нити, и при этом не задеть другие, защитные и полезные! Вот ведь…
Я не владела своим пламенем столь виртуозно и филигранно. Адьют смотрел холодно, равнодушно, и обращаться к нему не хотелось до зубовного скрежета.
Мрачно поводила глазами по стенам и вдруг увидела сиротливо стоящую в уголке Мэй. Моя однокурсница никогда не лезла телегой впереди лошади, и, сказать по правде, меня всегда это немного раздражало. Но сейчас я ей почти позавидовала: я бы и сама держалась подальше от наведенных проклятий, да только сама не знаю, как, всегда оказывалась на передовой.
Мэй поймала мой взгляд и тут же подошла ближе. Всё-таки вынужденная немота сделала нас… чувствительными друг к другу.
И, тем не менее, страшно подумать, что будет, если нас лишат ещё и слуха. Может быть, мы все-таки сойдём с ума. А может, достигнем просветления, как сэр Джонатан Оул, начнём понимать друг друга даже без взглядов, а перед выпускными экзаменами введём себя в долгосрочный стазис на триста лет?..