Ставр затрепетал и пошел ей навстречу. Шаг… Еще шаг…

То не снег идет,

То не дождь идет,

То добрый молодец по полю

С мечом идет…

И еще один шаг по мягкому береговому наилку – робкий, неуверенный.

С мечом идет, смерти ищущи,

Смерти славной,

Смерти быстрой…

И вот уже прохладные, мягкие пальцы девушки коснулись раскрытых ладоней Ставра. По телу ходока вновь пробежала дрожь.

– И бессмертной славы… – пропел чудный голос, и Ставр почувствовал, что окончательно теряет себя, растворяясь в нежном голосе незнакомки и в ее больших, грустных глазах.

– Иди ко мне… – тихо проговорила девушка.

Она была так хороша, так беззащитна и тонка в этом огромном, черном, страшном лесу, что сердце Ставра сжалось от любви и жалости.

– Да, – хрипло прошептал он и сжал в руках прохладные пальцы незнакомки. – Да.

Еще один шаг, и вот уже Ставр сжимает красавицу в объятьях, задыхаясь от страсти, и ловит ее губы, чтобы запечатлеть на них поцелуй.

И вдруг песня оборвалась. Ставр открыл глаза и оцепенел от ужаса. Безобразная, покрытая липкой, зеленоватой пленкой рожа нависла над ним, синие губы открылись, и пасть – мерзкая, вонючая, усаженная острыми, как иглы, зубами, – стала медленно открываться.

Ставр хотел закричать, но рот его онемел. Два больших, выпуклых, словно у рыбы, глаза пристально вглядывались в глаза Ставра, и от этого жуткого, нечеловеческого взгляда некуда было деваться. Холодные руки держали его крепко, а цепкие синие когти впились ему в рукава, проткнули ткань и царапнули кожу.

Зловонная слюна из раскрытой пасти закапала Ставру на лицо и поползла по щекам, подобно студенистым слизням. Ставр снова попытался вырваться, но снова потерпел поражение. Тело отказывалось подчиняться ему.

«Конец!» – понял Ставр, и вдруг ему сделалось так страшно, что к горлу подкатил ком, а на глазах выступили и задрожали слезы.

И вдруг что-то случилось. Чудовище выпустило Ставра из своих жестких лап, соскользнуло с камня, яростно зашипело на кого-то, затем быстро развернулось и стремительно поползло к воде на своих коротких, неуклюжих передних лапах.

Глеб Первоход в два прыжка нагнал уползающую тварь, схватил ее за перепончатый хвост, напрягся и вышвырнул мокрое чудовище обратно на берег. Чешуйчатое, скользкое, длиною в добрую сажень, чудовище снова бросилось к реке, но Глеб преградил ему путь и с лязгом выхватил из ножен меч.

Поняв, что путь к воде отрезан, тварь приподняла над землей переднюю часть тела, выставила перед собой когтистые лапы и, раскрыв усыпанную острыми зубами пасть, отчаянно зашипела.

Глеб шагнул вперед и рубанул тварь мечом, но та ловко увернулась и ударила Глеба хвостом по ногам. Первоход рухнул на мокрый песок и выронил меч, но тут же снова схватил его и нанес надвигающейся твари быстрый колющий удар в обвисшую чешуйчатую грудь.

Острие клинка рассекло жесткую кожу чудовища, и из разреза брызнула черная кровь. Тварь зашипела от боли и торопливо отползла назад.

– Не нравится? – угрюмо проговорил Глеб, поднимаясь на ноги. – Ну, иди сюда, гадина! Я вспорю тебе брюхо!

Тварь снова бросилась на Первохода, намереваясь ударить его головой и лапами в грудь и отбросить с пути, но Глеб ловко увернулся и быстро рубанул тварь мечом по шее.

Клинок срезал чудовищу безобразную голову. Обезглавленное тело твари упало на береговой наилок и забилось там, как выброшенная на берег рыба, широко и судорожно загребая раздвоенным хвостом мокрый песок.

Оцепенение, наконец, исчезло, Ставр поднялся с песка, взглянул на извивающееся тело сирены и выкрикнул:

– Подыхай скорее, проклятая гадина!

– Минуту назад ты готов был жениться на ней, – напомнил ему Глеб. – А теперь желаешь ей смерти.

Ставр хмуро взглянул на Глеба, но ничего не сказал.

Первоход сорвал пук травы и отер испачканное черной кровью лезвие меча. Затем вложил его в ножны.

Сирена у его ног уже затихла. Лишь голова ее еще хлопала на песке глазами и пыталась дотянуться до сапога Глеба раздвоенным, дергающимся языком. Глеб пнул ее сапогом. Голова пролетела сажень, плюхнулась в воду и, пуская пузыри, ушла на дно.

– Ставр, – обратился к парню Глеб. – В следующий раз будь осторожнее. Если бы я не поспел вовремя…

– А я не просил, чтобы ты меня спасал! – яростно заявил Ставр. – Коли понадобится, сам себя спасу!

Усевшись на гнилое бревно, парень стащил с левой ноги сапог и вылил из него воду. Затем проделал то же самое с правым сапогом. Снял обмотки и хорошенько их выжал, поеживаясь на ветру.

– Ну? – поторопил его Глеб. – Ты скоро? Евдокия у костра одна.

– Я тебя не держу, – хмуро отозвался молодой ходок. – Иди себе.

– Снова оставить тебя одного? – Глеб усмехнулся и качнул головой: – Ну уж нет.

Ставр вскочил на ноги, обхватил пальцами рукоять меча и воззрился на Глеба пылающими от гнева глазами. Глеб удивленно приподнял брови.

– Что это значит? Ты хочешь со мной сразиться?

– Я не слабее тебя! – рявкнул Ставр. – Если ты не трус, достань меч, и я покажу тебе, как Ставр Смелый умеет драться! Доставай меч, трус!

Лицо Глеба потемнело. И какого черта он возится с этим щенком? Дать ему голоменью меча по лбу – враз научится вести себя вежливо со старшими. Будет как шелковый.

– Что ж… – угрюмо проговорил Глеб. – Если ты этого хочешь…

Заговоренный меч-всеруб с лязгом выскочил из ножен Глеба и тускло сверкнул в лунном свете.

Ставр улыбнулся, по телу его пробежала дрожь волнения и нетерпения – такая же дрожь пробегает по шкуре возбужденного лязгом мечей и свистом стрел коня.

– Наконец-то, – с угрюмым, мстительным удовольствием проговорил Ставр. – Я покажу тебе, какой я мальчишка.

Глеб бросил взгляд на босые ноги парня с поджатыми от холода пальцами и не удержался от усмешки.

– Может, ты сначала обуешься, аника-воин?

– Ничего, – процедил парень сквозь зубы. – Я и с босыми ногами собью с тебя спесь. Защищайся!

Он ринулся на Глеба. Мечи их скрестились.

– Опусти меч, мальчишка, – пророкотал Глеб.

Ставр прищурился и процедил сквозь зубы:

– Я собью с тебя спесь, старик!

Глеб оттолкнул парня от себя и отпрянул сам. Клинки матово сверкнули в лунном свете и снова скрестились. Поляна наполнилась лязгом железа.

Ставр, несмотря на молодость, владел мечом отменно, получше иного опытного ратника, а Глеб еще не до конца оправился после страшных ожогов и болезни. К тому же «дыхалка» его, испорченная сигаретами и самокрутками, была хуже, чем у молодого ходока. Да и не бился Глеб в полную силу. Жалел молокососа.