в местную родословную книгу. Очевидно, такие прошения рассматривались тщательно и удовлетворялись не всегда. Так, на заседании 14 апреля 1804 года было рассмотрено прошение некоего Ивана Григорьевича Соколова. Его просьба была отклонена на том основании, что он уже был внесен с одобрения царя в родословную книгу Пензенской губернии. Но поскольку у Соколова не было собственности в Нижегородской губернии, он не выполнил необходимое условие «в соответствии со статьей 68 Жалованной грамоты дворянству». Об этом решении должны были быть уведомлены Соколов и Пензенское дворянское собрание, и дело было помещено в архив. Решение собрания подписано двумя неразборчивыми подписями, и нет никаких дальнейших указаний на то, кто присутствовал на этом заседании[398].

Дальнейшие примеры вопросов, которыми занималось дворянское собрание Нижнего Новгорода и губернский предводитель дворянства в 1819 году, включают просьбу названного титулярного советника (Вириландера) о выдаче сертификата, подтверждающего желание дворян Мадальского уезда избрать его исправником на следующий трехлетний срок (15 января); прошение вдовы Мавриной о выплате дворянской пенсии в 1817 году в размере 120 рублей в год (5 августа); и решение установить рекрутскую квоту с 1 ноября того же года в размере двух новобранцев на 500 душ и определить соответствующие пункты сбора (28 августа)[399].

«Ревизор»

Что касается подотчетности самого дворянского собрания, то, несмотря на меру саморегулирования, предусмотренную в Уставе 1785 года, министерство внутренних дел внимательно следило за корпоративными организациями дворянства как через губернаторов провинций, так и через отчеты и ходатайства, полученные его агентствами. Среди прочего, министерство ввело в действие систему выездных инспекций (ревизий), увековеченных в пьесе Николая Гоголя 1836 года «Ревизор». Манифест 1815 года требовал назначить в каждый уезд ревизионную комиссию из уездных предводителей дворянства. Примером тысяч таких проверок может служить донесение Петра Обрескова от 16 июня 1810 года в Нижегородской губернии. Его краткий отчет, предназначенный для самого царя, содержит интересную картину провинциальной жизни, которую он наблюдал. В Нижегородской губернии, как и до этого в Казанской, Обресков обнаружил нехватку квалифицированных приказных для заполнения имеющихся вакансий. Он сообщил также о нехватке медных монет в обращении, что было особенно проблематично в день выплаты жалованья. Обресков рекомендовал повысить жалованье земским исправникам и заседателям, вознаграждение которых было, по его мнению, недостаточно. Он также обнаружил нехватку чиновников: двух заседателей в уезде было недостаточно, чтобы справиться с рабочей нагрузкой. Точно так же уездные суды срочно нуждались в дополнительных сотрудниках для решения растущего количества нерассмотренных дел. Обресков с удивлением обнаружил, что, хотя Нижегородская губерния была одной из самых богатых, здесь не было воспитательного дома для брошенных или бедных детей. Поэтому он предположил, что местное дворянство могло бы рассмотреть возможность создания одного из них в качестве благотворительной акции, следуя примеру Перми, Казани и Владимира.

За этим докладом последовало представление царю двумя неделями позже, 31 июня 1810 года, более полного отчета об ревизии Обрескова, охватившего гораздо более обширную территорию. Он интересен откровенными комментариями в адрес губернаторов Перми и Вятки; последний описывается как эффективный, но непопулярный, в основном из‐за его коллежского асессора Баранова. Обресков дает рекомендации в отношении названных отдельных должностных лиц о продлении срока их пребывания в должности, продвижении по службе или переводе их в другие губернии. В его отчете изложены предложения по повышению эффективности судов, управлению фабриками, финансовыми операциями и условиями труда. Он отметил, что в Пермской губернии было очень мало дворян и что из‐за скудного жалованья только небольшая часть из них была заинтересована в поступлении на государственную службу. По мнению Обрескова, еженедельные заседания комитетов могли бы повысить эффективность местной администрации. Он выразил уверенность в том, что предводители, «быв удостоены особой доверенности дворянских сословий, сами будут стараться, чтоб исправники были из отличнейших дворян». Его отчет завершается кратким мнением о ряде названных губернаторов: Пермь (Гермес), Вятка (фон Брадке), Казань (Мансуров), Нижний Новгород (Руновский) и Владимир (князь Долгоруков «в губернии нелюбим и большею частию мнения не в выгоду его»; ревизор советовал отозвать его в Московский сенат)[400].

В дополнение к системе инспекций на местах сенаторы назначались в каждый округ ополчения, где был генерал-губернатор, который контролировал дворянское сословие и его собрания и даже присутствовал на них и направлял их обсуждения в сторону уважительного соблюдения требований государственной политики. Со временем это способствовало падению как значения дворянского сословия, так и интереса к его корпоративному статусу со стороны помещиков. Это также усилило тенденцию дворянства уклоняться от выборной службы, против чего сменявшие друг друга правительства были бессильны и с чем они без очевидного успеха боролись всю первую половину XIX века[401].

Комитет министров в Санкт-Петербурге был центральным органом, который получал регулярные отчеты губернаторов о местной администрации и проведении дворянских собраний. В одном из таких сообщений подробно описаны беспорядки, произошедшие на дворянском собрании в Рязани. Комитет приказал сделать выговор местной знати за «допущенные в прениях личности и за образование партии». В Виленской губернии местный маршал произнес публичную речь об освобождении крепостных, за что получил строжайший императорский выговор. Комитет также часто получал запросы от провинциальных собраний о приеме их делегаций в Санкт-Петербурге. Они обычно отклонялись по причине ненужных расходов. Вместо этого губернаторам предписывалось вести дела по возможности заочно.

Царь был того же мнения: он гарантировал, что письменные просьбы губернских дворянских собраний будут рассмотрены так же внимательно, как и очные. В этой позиции была хоть какая-то последовательность. Когда в 1821 году дворянство Владимирской губернии попросило разрешения прислать двух депутатов, чтобы засвидетельствовать свою бессмертную преданность и благодарность царю, их просьба также была отклонена по тем же причинам. Но царь не согласился с положением комитета, когда тот поручил гродненскому дворянству направлять свои просьбы не императору, а прямо в соответствующее министерство. Александр I настаивал на том, что каждый имеет право подать прошение императору по собственному праву и что отказать в этом целому дворянскому сословию одной губернии было недопустимо. Он подтвердил, что петиции могут быть отправлены ему по почте или доставлены депутатом[402].

Полученные комитетом просьбы, которые его члены находили выходящими за рамки своей компетенции, передавались в соответствующее министерство. Например, дворяне Владимира направили предложение о разрешении наложить сбор в размере 50 копеек с души в течение двухлетнего периода, чтобы собрать 50 000 рублей — очевидно, сумму, необходимую для освобождения переизбранного губернского предводителя генерал-майора Меркулова от своих долгов! Этот сомнительный запрос был передан в министерство юстиции, где был отклонен на том основании, что подобные инициативы явно открыты для