– Да, убил. Столкнул в ущелье.

– Но за что?!

Я не понимала, как он мог решиться на такое зверство. Убить собственную жену!

– За измену. Я его неродной сын.

Внутри что-то рухнуло с оглушительным скрежетом. Я сидела, боясь пошевелиться и даже не моргая, всматриваясь в лицо отца с надеждой, что он все же пошутил. Хотя такими вещами не шутят.

Но он оставался серьезным, во тьме глаз плескались застарелая обида и печаль.

– Я ушам не верю.

– А ты поверь, Рамона, – недобро усмехнулся. – Поверь, что твой отец – грязный бастард, вымесок, и ты – его потомок. Вся наша кровь – испорченная. Грязная. Поэтому я почти не удивлен, что ты…

Он не договорил. Время текло медленно, кровь барабанила в висках, и казалось, что я задыхаюсь.

– Я даже подумать не могла. Но тогда… – я растерялась и замолкла на полуслове, в голове царил настоящий бедлам, и у меня не хватило сил произнести «кто твой настоящий отец?».

– Она родила меня от лестрийца.

– От лестрийца?!

Лицо исказила мука, на щеках проступили багровые пятна, словно ему было очень-очень стыдно.

– Об этом никто не знает. Даже Орм… не знал. Только я, а теперь еще и ты. И Этера, наверное, догадывалась. Тем тяжелее мне было принять, что ты пошла по стопам своей бабки, умудрилась влюбиться… – он поджал губы, будто попробовал что-то горькое, – …влюбиться в лестрийца. История повторяется.

– Любить – не преступление, папа! – не сдержавшись, я соскочила с койки и предстала перед ним в полный рост, босая и с растрепавшимися волосами. – Ты и сам это знаешь.

– Знаю, я любил твою мать, но это совсем другое!

– Я не о матери сейчас говорю, – я покачала головой и вздохнула. – Я знаю о тебе и матушке Этере.

Глаза изумленно расширились и забегали, но отец быстро взял себя в руки.

– Все это давно и надежно похоронено. Того мечтательного дурака больше нет.

– Совсем нет?

Он качнул головой и вцепился пальцами в колени, будто боялся упасть.

– Совершенно. Я понял, что так будет лучше, и что любовь – это не то, ради чего стоит жертвовать всем. Ты тоже это поймешь. Это неизбежно.

– Я не желаю этого понимать.

– А придется! Знаешь, как это больно? Больно расплачиваться за чужие ошибки. Отец ненавидел меня, я это чувствовал. Терпел только из-за Дара. Если бы я был пуст, меня бы ждала судьба матери, я в этом уверен. Мне было пять, когда она погибла, – голос сорвался на хрип.

Я попыталась представить, как чувствовал себя пятилетний малыш, которому сказали, что его мамы, самого родного существа на свете, больше нет. Что она погибла от рук другого близкого человека.

Холод пробрал до костей.

– Ты никогда не видел своего настоящего отца?

Он снова усмехнулся, и усмешка эта прилипла к губам. Захотелось стереть ее, провести рукой, а потом обнять. Просто обнять и забыть всю боль, что трещиной пролегла между нами.

– Мама рассказывала о нем немного. Она думала, что я еще маленький и ничего не понимаю, но я понял. И запомнил, – он наградил меня пристальным взглядом. – У него были янтарные глаза и рыжие волосы. Совсем как у тебя. Это единственное, что я о нем знал, не было даже имени. Если бы я сумел его отыскать, то плюнул бы ему в лицо, а потом убил за то, что испоганил сразу несколько жизней. Потому вся эта любовь – сплошной обман. Цена за него слишком высока.

В душе царил сплошной раздрай, я чувствовала, что распадаюсь на куски. В который раз.

– Скажи, отец… – голос совсем ослаб и звучал жалко. Я вся была жалкой. – Ты видишь во мне его воплощение?

Взгляд задержался на моих волосах, а в следующий миг он перевел его куда-то вверх.

– Помеченные огнем, – сухо усмехнулся. – Не хотел признаваться в этом даже себе, но да. Наверное, да. Это неправильно, но я ничего не мог с собой поделать.

Я отвернулась и некоторое время стояла, вцепившись пальцами в плечи. А потом, когда на горле разжались невидимые пальцы, заговорила:

– Все твердили, что Дар может проявиться только у чистокровных искателей, а у тебя, как и у меня, он силен и ярок. Как же так? Мы ведь должны были родиться пустыми.

– Возможно, это самая большая из всех загадок.

Я снова повернулась к отцу и даже кулаки стиснула от переизбытка эмоций. Жить снова захотелось хотя бы ради того, что выяснить все до конца.

– Мы искатели. Но, кажется, все позабыли, что значит это слово. Мы ищем ответы на вопросы, ищем истину, смотрим вглубь вещей! Тогда почему никто до сих пор не озадачился этим вопросом?

– Иногда знать правду страшнее, чем жить в неведении.

Я чуть не взвыла.

– Откуда столько упрямства и косности, нежелания что-то менять? Может, ты просто трус?!

– Ломать – не строить, Рамона. За твою так называемую любовь заплатят все искатели.

Он поднялся, всем своим видом показывая, что не желает продолжать разговор.

– Орм уже заплатил.

Чтобы не закричать, я закусила щеки изнутри. Зажмурилась, лишь бы не смотреть ему в глаза. А когда вновь смогла владеть собой, тихо спросила:

– Скажи, ты знаешь, что со мной сделают? Матушка Этера открыла тебе суть ритуала?

По взгляду поняла – да, знает. Сжав ладонями виски, я осела на колени и издала несколько сухих смешков.

– Это так страшно. Потерять все чувства, эмоции, забыть любовь и привязанности. Жизнь станет пустой и безликой. Серой.

– Так будет лучше для тебя. Считай это избавлением. Лекарством от страстей и земных соблазнов, – слова прозвучали, как приговор.

Он не пожалеет меня, не защитит. Будет до последнего толкать туда, где я смогу занять пост Верховной жрицы и прославить нашу семью. Стать не бестолковой девкой, а его гордостью.

Больше не оборачиваясь, отец вышел и запер за собой дверь.

Некоторое время я еще сидела на полу, потом переползла на ложе и зарылась лицом в подушку. Волосы, да и весь мой внешний вид никогда не давали отцу шанса забыть о своем происхождении. О том, что я похожа на своего деда лестрийца, а он полукровка, что рожден от греха и презираем тем, кто его воспитал. Он рос в ненависти и страхе, откуда было взяться любви? И даже моя мать, моя чистая светлая мать, не смогла до конца вырвать из него корни этой заразы.

Частью души я понимала его и даже принимала. Отец вырос глубоко несчастным человеком и научился не обращать внимания на собственные чувства, чтобы те